Но самое потрясающее открытие свершилось в заставленной корзинами цветов уборной.

– Господин Фаберже, как мило, что вы пришли на бенефис! – звонко щебетала Матильда. – Как я счастлива наконец познакомиться с вами лично и выразить восхищение вашими работами. Вас обожают все, решительно все, вся империя!

Глаза.

Какие у нее глаза!

На свете мало встречается черных камней. Разновидность турмалина, непрозрачный шерл, камень ведьм и колдунов. «Черная ночь», гагат. Темный кварц, морион. Да еще острый при расколе, острее алмаза, обсидиан.

Но такой теплой чернейшей черноты нет у камней…

Запомнить ее, впитать, изучить и понять все нюансы оттенка.

Какая темень глаз, безлунная жаркая ночь, обжигающая…

Тем временем Матильда болтала, не умолкая:

– Я буду давать обед. Вы приглашены! Извольте оказать мне честь почтить своим присутствием!

– Весьма польщен, непременно буду-с.

Он собирался сказать еще, что покорен необычайно красивым ее выступлением. Но в горле застрял комок.

Уходить из уборной не хотелось. Карл понимал: время, чтобы засвидетельствовать свое почтение, давно истекло, пришла пора откланяться. Но как расстаться с этими дивными глазами? В них хочется смотреть снова и снова. Каждое мгновение подле Матильды рисует в воображении новые эскизы. Фантастические, неописуемые!

Он все-таки попрощался, вспомнив, что приглашен на обед, а значит, опять увидит жаркую темноту, поплывет в непонятных теплых волнах. И длиться все это будет долго, целый вечер.

Долго? Не может быть долгим вечер рядом с Кшесинской! Свободную минутку, бывает, без дел и работы тоскуешь. А тут – целый вечер. Но обед тот не пролетел – просвистел. Миг – и гости уже раскланиваются, принимают пальто у слуги, уходят!

А дверь ее дома и вовсе невыносимо странная. Она не закрывается ведь. Отрезает. Какая мучительная боль, сильнее, чем от ножа, полоснувшего палец!

Стараясь справиться, освободиться от придавившей, мешающей дышать тяжелой боли, Карл решил прогуляться пешком.

Почему же он оказался у окон Матильды? Отчего так хорошо просто смотреть на свет их? Может, он уже откуда-то знал, что за стеклом вдруг закружится в танце хрупкая фигурка балерины?..

Когда Кшесинская прервала свои фуэте, приблизилась к окну, в черных глазах ее мелькнули досада и недоумение. И только тогда Карл окончательно осознал, что стоит подле дома ее и, должно быть, делать этого не следует. Но ни неловкости, ни стыда он не почувствовал.

Поклонившись Матильде, Карл отправился к себе, закрылся в кабинете. И, несмотря на многочисленные дела фирмы, два дня не показывался ни в магазине, ни в мастерских. Только стопка эскизов, лежавших перед ним на столе, все росла и росла…

… – Недавно родила сына, а уже танцует. Между нами говоря, стало известно из вернейших источников, что дитя-то у Кшесинской вовсе не от Сергея Михайловича. От великого князя Андрея, между прочим. Но все одно, Сергей Михайлович от Матильды не отказался, а принял чужого сына, как родного. Вот такая невероятнейшая история приключилась!

Услышав имя Кшесинской, Карл очнулся от своих мыслей и удивленно посмотрел на князя Голицына, беседующего с приказчиком.

– Долго вас не было, ваше сиятельство, – поприветствовал покупателя Фаберже. И не удержался от тонкого замечания: – А вы все такой же, не меняетесь.

– Я-то что! – князь махнул рукой в сторону витрины. – Главное, что изделия фирмы вашей не меняются, всегда чудо как хороши. Глаза разбегаются, не знаю, что и выбрать!

– Я вам помогу, – Карл достал футляр с изящной мужской печаткой.

Он показывал князю украшения, а сам все думал.

Матильда и ребенок.

Матильда и Сергей Михайлович.

Матильда и Андрей.

Матильда – ребенок – Сергей Михайлович – Андрей.

Цепочка эта все никак не хотела соединяться. И казалась какой-то очень уж простой, как грубое якорное плетение.

– А что, князь, как вы думаете, счастлива ли Кшесинская? – вдруг спросил Карл у увлеченного рассматриванием печаток князя.

Тот сразу оживился.

– Отчего ж не счастлива! Уж конечно, счастлива! Молодой любовник, богатый покровитель, дитя! А что еще мне стало известно из достовернейших источников! Вы только послушайте, какой анекдот-с приключился…

Карл слушал про то, как своевольная Матильда решила изменить костюм, была оштрафована директором театра. Однако после вмешательства императора штраф сняли, а директор уволился.

Карл слушал и улыбался…

Это не цепочка.

Сергей Михайлович, Андрей и, коли верить Голицыну, сам император – это все элементы, детали, узоры оправы. Только в оправе раскрывается вся прелесть камня. Лишь Матильда может поступать так, как поступает. Теплота ее черных глаз оживила золото, платину, палладий, родий, иридий. Все драгоценные металлы стремятся обрамлять удивительную женщину! Прекрасный камень от драгоценной оправы выигрывает.

«Она счастлива, счастлива, счастлива».

От этой мысли Карлу отчего-то стало радостно. По телу, казалось, заскользили нежные теплые ласкающие волны.

Он нетерпеливо посмотрел на часы.

Как медленно идет время до спектакля Матильды!

* * *

– Мать, ну ты даешь! Тебя только за смертью посылать, – заворчал следователь Владимир Седов, когда в кабинете наконец появилась Лика Вронская. – Говори скорее, что выяснила!

Она, нетипично медленно и аккуратно, повесила короткую шубку на спинку стула.

Забралась на подоконник. Закусив губу, принялась болтать ногой, пристально разглядывая носок высокого коричневого сапога. Видимо, безумно увлекательное зрелище.

Хотя нет, желтоватая черепушка с еще не развалившейся челюстью получше будет – взяла, погладила.

А потом вдруг расхохоталась!

– Вронская, – Володя, принюхиваясь, зашмыгал носом, – ты что, пьяная? А чего за руль садишься? Я через окно все видел, подкатила на своем «Форде» и ткнула его мордой в сугроб!

– Я не знаю, как сказать, – давясь от смеха, пробормотала Лика. – Поэтому скажу прямо. Седов, твое официальное обращение ко мне «мать» уже недалеко от истины. А за смертью меня посылать не надо. Разве только в роддом. За жизнью!

– Не понял, – следователь откинулся на спинку стула и хотел заложить руки за голову. Но поганый форменный китель сразу же о себе напомнил, сковывая самые простые движения. – Как меня достала эта форма… Уважаемая писательница, если ты не пьяная, то, может, в образе? Героини какой-нибудь? Ты давай говори, что Захарова сообщила, а книжки потом сочинять будешь. Мать, роддом… Что с тобой происходит?