Я работаю бок о бок с этими людьми каждый день. Со служащими прокуратуры, которые, наперекор неработающим информационным системам, буквально должны находиться одновременно в четырех залах суда – в каждом из которых им назначено по несколько дел и обозначена добрая дюжина проблем, – доблестно внимая голосам четырех судий и гоготанью барристеров обвинения, требующих ответов на вопросы, которым следовало быть им заранее представленными, чего, однако, не произошло по вине их коллеги, заваленного не меньшим количеством работы. Эти отважные служащие на моих глазах срывались на слезы прямо в зале суда из-за своего неблагодарного сизифова труда. Я ходил по кабинетам прокуратуры на встречи с местными юристами и вдыхал всеобъемлющие, стенающие каторжные страдания, громоздящиеся на рабочих столах талантливых профессионалов, которым на каждое законченное дело сваливают на плечи два новых. На моих глазах уходили одни из лучших, заполучив свой счастливый билет на другую государственную должность, где был хоть какой-то шанс справляться со своей работой без нервов, связанных с попыткой воплощения несбыточной мечты слаженной работы государственной прокуратуры с бюджетом, который меньше расходов на предоставление бесплатного кабельного телевидения пенсионерам (18). Доводилось мне видеть и таких, кому уже попросту стало все равно. Если хорошо выполнять работу попросту невозможно, то зачем вообще пытаться?

Меган пока еще не встала в очередь на выход, хотя, без сомнения, это лишь вопрос времени, когда она осознает, насколько талантлива и как впустую это расходует. В общем, она разузнала, что, хотя на дело Роба Маккалока не был еще назначен служащий или юрист, были кое-какие записи, немного раскрывающие историю событий, которые она могла мне прислать. История эта оказалась весьма закрученной. Я уже подозревал, что это дело было одним из тех, что какое-то время томится внутри прокуратуры, после чего они все-таки решают поручить его независимым адвокатам, – так все и оказалось. Оно уже кочевало от одного штатного адвоката прокуратуры к другому на протяжении двух предварительных слушаний, и обвиняемого до сих пор так и не призвали к ответу (не попросили сказать, признает он или отрицает вину). Полагаю, прокуратура надеялась, что проблема с доказательствами каким-то образом рассеется и им удастся выдавить признание из вроде бы виновного подсудимого. Но после осознали, насколько проблемным является дело, и поспешили сплавить его независимому адвокату, простофиле, который, накинув забрало, ринется в безнадежный бой, бумажному капитану, чтобы тот пошел на дно вместе с этим пробитым, обреченным кораблем.

Что же с этим делом было не так? Чтобы доказать виновность в умышленном причинении тяжких телесных повреждений, обвинению нужны три составляющие. Во-первых, нужно доказать, что обвиняемый противоправно (то есть не из самообороны) напал на потерпевшего. Во-вторых, доказать, что обвиняемый действительно причинил тяжкие телесные повреждения – то есть, как это объясняется присяжным, «очень серьезные повреждения». В-третьих, нужно доказать, что обвиняемый действительно намеревался причинить тяжкие повреждения. Что он, скажем, не ударил, намереваясь причинить легкие повреждения, например, синяк под глазом, и лишь случайно размозжил жертве челюсть. И чтобы все это доказать, нужно два типа доказательств.

Во-первых, нужны доказательства того, что обвиняемый напал на потерпевшего. Как правило, в роли таких доказательств выступают показания потерпевшего, однако вместо них или в дополнение к ним могут быть также приложены показания других свидетелей либо же записи камер видеонаблюдения. В данном случае Эми была единственным свидетелем нападения – таксист пропал с концами, когда приехала «Скорая». Во-вторых, нужно медицинское заключение врача с перечислением нанесенных травм.

В результате нападения Эми получила множественные травмы: перелом левого запястья, перелом глазницы, сломанная челюсть, многочисленные гематомы и ссадины, полученные, когда ее тащили по асфальту. И она рассказала о случившемся полиции. Но я знаю все это – а также детали нападения и истории Эми, изложенные в начале данной главы, – только потому, что такая информация была указана в предоставленной мне сводке MG5. С этим документом мы уже сталкивались ранее – он составляется полицией и (в теории) содержит краткое описание всех имеющихся доказательств. Проблема была в том, что доказательства сами по себе – якобы написанное Эми заявление и медицинское заключение из больницы – в предоставленных мне материалах отсутствовали. Что ж, отсутствие доказательств в предоставленных документах – дело довольно привычное. Зачастую они находятся на одном из компьютеров прокуратуры, и их просто забыли прикрепить к делу. В других случаях они все еще у полиции, которая, после соответствующих напоминаний, направляет их в прокуратуру, чтобы та передала их барристеру. Вместе с тем записи штатных адвокатов прокуратуры о предыдущих слушаниях дали понять, что в данном случае доказательства попросту… куда-то пропали. Они так никогда и не были представлены стороне защиты. Они так и не попали в прокуратуру. И Королевский суд, а точнее, два судьи Королевского суда дважды предоставляли дополнительное время для предоставления этих доказательств стороне защиты. Дважды назначались слушания для призыва Роба к ответу, и дважды они откладывались из-за отсутствия основных доказательств. Бог знает, куда они пропали либо же почему не были получены. Эми явно кому-то в подробностях обо всем рассказала, так как эти подробности были изложены в MG5. Точно так же кто-то где-то – либо заполнивший MG5 полицейский, либо человек, снабдивший этого полицейского информацией, – видел медицинское заключение или взял показания у кого-то из больничного персонала. Точно так же MG3 – документ, заполняемый ответственным за предъявление обвинений юристом прокуратуры, – ссылался на те же самые материалы; хотя опять-таки было непонятно, видел ли юрист прокуратуры эти доказательства на самом деле или же просто решил, что в MG5 все написано правильно.

– Но не могло же все это, – разглагольствовал я перед ни в чем не повинной Меган, – появиться просто из ниоткуда?

Значит, доказательства были. Они должны были быть. Именно поэтому, видимо, судьи несколько раз предоставляли прокуратуре возможность их заполучить. Хотя в настоящий момент от судов и требуют, чтобы они не поощряли ошибки прокуратуры, в серьезных делах вроде дела Роба, когда нужно просто разобраться, у кого лежит парочка документов, судьи Королевского суда, как правило, дают прокуратуре небольшую скидку. Вместе с тем заметки по делу явно указывали на то, что где-то оно застопорилось. В одном электронном письме, пришедшем по внутренней почте, откопанном и пересланном мне Меган, говорилось, что полиция так и не взяла у потерпевшей официальное заявление; что информация в MG5 отражала рассказ, устно изложенный ею с больничной кровати какому-то полицейскому, но не оформленный в итоге в виде официальных показаний. Ситуацию усложняло еще и то, что полицейский блокнот, в который был записан тот самый ее первый рассказ, куда-то запропастился.