Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фильм кончался хаосом совокупляющихся тел. В абсурдной имитации художественного финала камера буквально порхала вокруг кровати и на миг замерла перед зеркальной дверью. Оказывается, снимала женщина. На ней было черное бикини, с плеча свешивалась аккумуляторная батарея на кожаном ремешке. Едва различимый шрам от хирургической операции сбегал от поясницы вокруг талии к правому бедру.
Фильм заканчивался. Мужчины ретировались из комнаты, в кадре неотчетливо промелькнули их лоснящиеся бедра и потные ягодицы. Подружки невесты помахали камере руками, а потом грудастая платиновая блондинка легла на спину, посадила плюшевого медвежонка верхом себе на живот и стала покачивать игрушку, весело смеясь.
Но я смотрел на невесту. Ее лицо сохраняло присутствие духа, несмотря на обезобразившие его синяки. Она промокнула глаза наволочкой и потерла воспаленные локти и колени. Тушь черными слезами растеклась у нее по щекам, размазанная губная помада перекосила рот. И все же она ухитрилась улыбнуться в камеру, ни дать ни взять, отважная восходящая звездочка экрана перед массой объективов с Флит-стрит, храбрая девочка, проглотившая горькое лекарство для своего же блага. Сжимая в руках измятое подвенечное платье, она отвернулась от камеры и широко улыбнулась мужчине, тень которого виднелась на стене возле двери.
Спрятав лицо в тени широкополой шляпы, Элизабет Шенд дремала за столиком для ленча возле плавательного бассейна. Ее безупречно белая кожа контрастировала даже с купальным костюмом цвета слоновой кости. Словно блистающая драгоценностями полусонная кобра на алтаре, она смотрела, как я шел к ней по лужайке, а потом начала втирать масло от загара в спины двух молодых людей, растянувшихся подле нее. Она массировала их мускулистые плечи, совершенно безучастная к их жалобам, словно расчесывала двух гибких борзых.
– Миссис Шенд сейчас примет вас, – сказал Сонни Гарднер, который ждал у бассейна.
Он поманил меня за собой к столику для ланча и добавил:
– Гельмут и Вольфганг, два друга из Гамбурга.
– Странно, что на них нет собачьих ошейников.– Я внимательно вглядывался в настороженное мальчишеское лицо Гарднера.– Сонни, что-то вас давно не было в клубе «Наутико».
– Миссис Шенд решила, что я должен работать здесь.
Когда какая-то птица начала щебетать в увитой розами беседке, он поднес свой мобильный телефон к уху и объяснил мне:
– Повышенные меры безопасности после пожара в доме Холлингеров.
– Да, это не лишнее.
Я оглянулся на красивую виллу, величественно вырисовывающуюся на фоне неба над Эстрелья-де-Мар и империей Шенд, и добавил:
– Не хотелось бы, чтобы сгорело и это имение.
– Мистер Прентис, присоединяйтесь к нам…– обратилась ко мне Элизабет Шенд с другой стороны бассейна.
Она вытерла руки полотенцем и шлепнула молодых немцев по ягодицам, дав таким образом понять, что больше в них не нуждается. Я разминулся с ними, огибая бассейн; они старались на меня не смотреть, поглощенные собственными телами, игрой мускулов и эффектом массажного масла. Оба бросились бегом по лужайке и вбежали через садовую калитку во двор двухэтажной пристройки к вилле.
– Мистер Прентис… Чарлъз, идите сюда, садитесь поближе ко мне. Мы встречались на этих ужасных похоронах. Мне почему-то кажется, что я знаю вас так же давно, как Фрэнка. Рада вас видеть, хотя, как это ни прискорбно, я не смогу добавить ничего нового к тому, что вы уже узнали.
Она щелкнула пальцами в сторону Гарднера и приказала:
– Сонни, поднос с напитками…
Она, не стесняясь, осмотрела меня, отметив все детали моего облика, начиная с моих поредевших волос и уже побледневших синяков на шее и кончая моими пыльными башмаками.
– Миссис Шенд, очень любезно с вашей стороны, что вы согласились со мной встретиться. Я обеспокоен тем, что друзья Фрэнка в Эстрелья-де-Мар от него отказались. Я уже три недели пытаюсь как-то помочь ему. Честно говоря, я абсолютно ничего не выяснил.
– Может быть, искать просто негде? – Миссис Шенд обнажила свои слишком крупные зубы, что должно было означать озабоченную улыбку.– Эстрелья-де-Мар – райское местечко, но уж очень маленькое. Как это ни печально, здесь совсем немного потайных уголков.
– Конечно. Полагаю, вы не верите, что это Фрэнк поджег дом Холлингеров?
– Я не знаю, чему верить. Все это так ужасно. Нет, он не мог. Фрэнк был слишком уж мягким, слишком скептически ко всему относился… Кто бы ни устроил пожар в этом доме, он был маньяк…
Я подождал, пока Гарднер поставит напитки и возобновит патрулирование сада. На балконе пристройки молодые немцы с интересом рассматривали на солнце свои бедра. Они прилетели из Гамбурга всего два дня назад, но уже ввязались в какой-то скандал в дискотеке клуба «Наутико». Теперь миссис Шенд заточила их в квартире, где они были у нее в буквальном смысле слова под рукой. Приподняв поля шляпы, она наблюдала за ними с видом собственницы, может быть, даже хозяйки публичного дома, надзирающей за времяпрепровождением своих подопечных в свободное от работы время.
– Миссис Шенд, если Фрэнк не убивал Холлингеров, то кто это сделал? Не приходит ли вам на ум кто-то, кто относился к ним настолько недоброжелательно?
– Никто. Честное слово, я не могу себе представить, что кто-то хотел причинить им вред.
– Однако они не пользовались популярностью. Люди, с которыми я говорил, жаловались, что Холлингеры держались немного особняком.
– Это абсурд.– Миссис Шенд сделала гримасу, таким глупым ей это показалось.– Ради бога, увольте, он был кинопродюсером. Она была актрисой. Оба любили Канны и Лос-Анджелес, так же как всех этих бесцеремонных широкоэкранных ловкачей. Если они и держались отчужденно, то лишь потому, что Эстрелья-де-Мар, на их взгляд, стала слишком…
– Буржуазной?
– Совершенно верно. Здесь теперь такая кипучая деятельность. Все местечко стало типичным пристанищем среднего класса. Холлингеры приехали сюда, когда единственными британцами кроме них были несколько эмигрантов, которые жили на поступавшие с родины деньги, и пара уставших от жизни баронетов. Они помнили Эстрелья-де-Мар еще до того, как здесь открылись кулинарные курсы и…
– Начали ставить пьесы Гарольда Пинтера?
– Боюсь, что так. Не думаю, что Холлингеры были способны понять прелесть Гарольда Пинтера. Для них искусство означало Калифорнию с ее подписными концертами, на которых мужчины являются во фраках, а дамы – в вечерних платьях, субсидирование изящных искусств и деньги Гетти[30].
– А как насчет деловых конкурентов? Холлингер владел огромными земельными участками вокруг Эстрелья-де-Мар. Он, наверное, стремился притормозить строительство в этих местах.