– Это был кабинет Холлингера? – спросил я Кабреру.– Или гостиная миссис Холлингер?

– Нет, это была спальня мистера Сэнсома, секретаря семейства Холлингеров.

– И миссис Холлингер была обнаружена здесь?

– Да, на кровати.

– А Сэнсом? – Я шарил глазами по полу, почти ожидая найти тело где-нибудь возле плинтуса.

– Он тоже был на кровати.

– Так они лежали вместе?

– В момент смерти, без сомнения. Ее туфли были у него в руках, причем вцепился он в них… мертвой хваткой.

Совершенно ошеломленный, я повернулся, чтобы поговорить с Полой, но она отстала от нас, видимо, решив в последний раз обойти другие комнаты. Я почти ничего не знал о Роджере Сэнсоме, пятидесятилетнем холостяке, который работал на агентство недвижимости Холлингера, а потом поехал с ним в Испанию в должности управляющего. Но умереть в одной постели с женой работодателя – это уже предел служебного рвения. Я представил себе их последние мгновения вместе, когда лакированная ширма вспыхнула стеной огня.

– Мистер Прентис…– Кабрера поманил меня к двери.– Я попросил бы вас найти доктора Гамильтон. Она очень расстроена, для нее это слишком тяжелое испытание. И потом, вы увидели вполне достаточно и, возможно, поговорите об этом с братом. Я могу обязать его встретиться с вами.

– Поговорить с Фрэнком? О чем мне с ним говорить? Я полагаю, вы описали ему все это?

– Он сам все видел. На следующий день после пожара он попросил меня привезти его в дом. Его уже арестовали по обвинению в хранении зажигательной смеси. Когда мы добрались до этой комнаты, он решил признаться.

Кабрера наблюдал за мной в своей глубокомысленной манере, словно ожидал, что и я, в свою очередь, сознаюсь, какой была моя роль в этом преступлении.

– Инспектор, когда я встречусь с Фрэнком, я скажу ему, что видел дом. Если он узнает, что я побывал здесь, то поймет, насколько абсурдно его признание. Он не мог их убить, это просто противоречит здравому смыслу.

Мне показалось, что Кабрера разочаровался во мне.

– Это возможно, мистер Прентис. Ведь вина – такое гибкое понятие, валюта, которая, переходя из рук в руки… каждый раз немного теряет в цене.

Я оставил его копаться в ящиках туалетного столика и пошел по временному настилу на поиски Полы. Спальня миссис Холлингер была пуста, но, проходя мимо комнаты племянницы, я услышал голос Полы, доносившийся с террасы внизу.

Она ждала меня возле своей машины, разговаривая с Мигелем, а он чистил забитые мусором отверстия поступления и стока воды в бассейне. Я подошел к окну и высунулся из него между обрывками обгоревшего тента.

– Мы уже все посмотрели, Пола. Я сейчас спущусь.

– Хорошо. Я хочу уехать отсюда. Мне показалось, что вы все-таки смотрите телевизор.

К ней явно вернулось самообладание, и теперь она курила тонкую сигару, прислонившись к «БМВ», но старалась не смотреть на дом. Она направилась к бассейну и стала бродить среди разбросанных по террасе стульев. Я догадался, что она искала место, где стояла в тот момент, когда начался пожар.

Залюбовавшись ею, я присел отдохнуть на подоконник и попытался ослабить ортопедический воротник вокруг шеи. Мой взгляд случайно упал на телевизор, и тут я заметил, что из приемного отверстия видеомагнитофона торчит кассета, извергнутая механизмом, когда из-за высокой температуры отключилось электричество. Потрясенные масштабом разрушений и занятые выносом тел погибших, полицейские эксперты не обратили внимания на этот предмет, один из немногих, чудом переживших пожар и потоки воды, которыми его гасили.

Я взял кассету и осторожно вытащил ее из магнитофона. Ее корпус был нетронут, и я поднял кожух: лента еще крепко держалась на катушках и даже не провисала. Телевизор можно было смотреть из ванной комнаты, и я легко представил себе Анну Холлингер, которая смотрела передачу, сидя на унитазе и вводя в вену героин. «Интересно, что она смотрела перед смертью», – подумал я, сунул кассету в карман и следом за Кабрерой спустился вниз по лестнице.

Шофер сачком вылавливал из бассейна обломки и реликвии затонувшего королевства, спасшиеся из глубин: винные бутылки, соломенные шляпы, пояс, лакированные туфли, сверкавшие на солнце, по мере того как с них стекала вода. Мигель почтительно выгружал на мраморный край бассейна все, что осталось от того трагического вечера.

Он почти не сводил с меня глаз, пока я отдыхал, сидя в машине рядом с Полой. Я прислушивался к шуму полицейского «сеата», рыскающего по обрамленным пальмами улицам где-то под холмом, на котором располагалось имение Холлингеров. Казалось, стоило Кабрере уехать, как нас снова охватил ужас, неиссякаемым источником которого был сгоревший особняк. Руки Полы судорожно вцепились в руль, пальцы сжимали обод, то стискивая его, то немного расслабляясь. Дом уже остался довольно далеко позади, но я видел, что ее сознание по-прежнему блуждает среди опустевших комнат, словно она проводит мысленную аутопсию жертв пожара.

Пытаясь подбодрить ее, я обнял Полу за плечи. Она повернула ко мне лицо, рассеянно улыбаясь, как улыбается влюбленному пациенту доктор, начиная догадываться о его чувствах.

– Пола, вы устали. Может, я поведу машину? Я отвезу вас в клинику и вернусь обратно на такси.

– Я не могу появиться в клинике в таком состоянии.– Она склонила голову к рулю.– Эти жуткие комнаты… Мне хотелось бы, чтобы каждый житель Эстрелья-де-Мар здесь побывал. Я невольно думаю обо всех тех людях, которые пили шампанское Холлингера, считая его только заурядным старикашкой с женой-актрисой.

– Не вы устроили пожар. Чаще напоминайте себе об этом.

– Конечно, – откликнулась она, и мне показалось, что я ее не убедил.

Мы ехали по улицам Эстрелья-де-Мар и спускались все ниже с холма. Море трепетало в просветах между пальмами. Прихожане англиканской церкви собирались на репетицию хора. В скульптурной мастерской стоял на подиуме совсем другой, но тоже почти обнаженный юноша-испанец, напрягая бицепсы, пока его сосредоточенно лепили серьезные ученики скульптора в рабочих халатах поверх пляжных костюмов. Кинотеатр на открытом воздухе предлагал «Правила игры» Ренуара и «Поющих под дождем» Джина Келли, а один из дюжины театральных клубов анонсировал целый сезон пьес Гарольда Пинтера[29]. Несмотря на убийство Холлингеров, Эстрелья-де-Мар так же серьезно относилась к своим удовольствиям, как какое-нибудь поселение Новой Англии в семнадцатом веке.

С балкона квартиры Фрэнка я смотрел вниз на плавательный бассейн, где Бобби Кроуфорд с мегафоном в руке тренировал женщин, упражнявшихся в стиле баттерфляй. Он носился вдоль края бассейна, бодро выкрикивая инструкции тридцатилетним пловчихам, вздымавшимся над водой и снова исчезавшим под ее вспененной поверхностью. Его увлеченность умиляла. Казалось, он искренне верил в то, что любая из его учениц может стать олимпийской чемпионкой.