— А эта?

Женя отрицательно качала головой.

— Но как же так?

В уши проникали первые строки: «No more champagne…»

— Ой, «Абба». Ну, надо же, я угадала с первой строчки.

— А надо с первого аккорда. Послушай вот это. Ну, что скажешь?

— Понятия не имею, что за музыка.

— Ты издеваешься? — он даже засомневался в ее серьезности.

— Да нет же. Я правда не знаю.

«What I gonna do to make you love me…»[11]

— Элтон Джон! — радовалась Женя.

— Ну, а теперь? — Майк снова поменял диск.

Женя изображает полное непонимание.

— Это же снова «Абба», та же самая песня! — Майк смотрел на девушку, как на инопланетянку.

— Вот видишь! Я же тебе говорю. Я — полный ноль в музыке. Совершенно безнадежна. — Женя сняла наушники.

— Нет, так не бывает.

— Еще как бывает. Знаешь поговорку «Медведь на ухо наступил»?

— Да.

— Так вот, мне наступил самый тяжелый медведь на свете, причем на оба уха. И не просто наступил, а до сих пор там стоит.

— Знаешь что? — Майк смотрел на нее без тени лукавства, как-то уж очень решительно.

— Что?

— Я заставлю его отойти.

— Это невозможно.

— Возможно все!

— Возможно все, — энергично повторяет Женя и обводит взглядом аудиторию. — Конечно, придется потрудиться, но другого выхода я просто не вижу. Я не хочу, чтобы наш дельфинарий повторил историю театров, в которых весь репертуар держался на одной приме, — она делает многозначительную паузу и слышит робкий вопрос девочки — ученицы одного из тренеров:

— А что с ними случилось?

— Ничего особенного. Примы уходили, а театры исчезали.

— Ой!

— Вот именно для того, чтобы не было «ой!», я и предлагаю полностью поменять концепцию наших представлений. Теперь уже никого не удивишь несколькими прыжками афалин и игрой, причем не слишком уверенной, тюленя в мяч. И поэтому…

— Афалины не только прыгают, — оскорбляется за своих питомцев один из дрессировщиков. — Они ведь и играют тоже прекрасно, и на спине катают, и танцуют….

— И аплодировать умеют, и кланяться, — подхватывает Шурочка.

— Да и тюленя подучить немного, и…

— Я знаю, — мягко одергивает Женя подчиненных. — Я все это знаю. Я не говорю, что без Сары у нас будут плохие представления. Нет, совсем нет. Хорошие. Даже очень хорошие. Но незапоминающиеся. Банальные, понимаете? Все эти кувырки, прыжки и катания предлагает каждый уважающий себя дельфинарий, а я хочу, чтобы мы сделали шаг вперед, ушли от обыденности.

Женя снова останавливается. Она чувствует: что-то изменилось в поведении слушателей. Скепсис улетучился. У некоторых все еще сохраняется в глазах сомнение, но основную массу уже вовсю захватила заинтересованность. Женя берет со стола пачку брошюр, раздает коллегам.

— Что это? — Первые любопытные уже листают полученную программку.

— Так называемый генеральный план.

— Что это? — Женя попыталась взять из рук Майка картонную коробку, но не смогла. Коробка была слишком объемной и оказалась гораздо тяжелее, чем сначала показалось девушке. Уж слишком легко держал ее Майк в своих длинных вытянутых руках. Коробка была завернута в подарочную бумагу и перевязана широкой красной лентой. Жене не терпелось ее открыть. Она путалась в узлах, сдирала вместе со скотчем лак на ногтях и, наконец, после пяти минут мучений ее взору открылась целая кипа каких-то листов, перемешанных с музыкальными дисками.

— Что это? — озадаченно спросила она.

Майк удовлетворенно хохотнул:

— Так называемый генеральный план по развитию у тебя музыкального слуха.

Теперь хохотала Женя:

— Ты считаешь, что если подаришь мне миллион разных мелодий, то я сразу же начну отличать одну от другой?

Майк, однако, не выглядел ни огорченным, ни обескураженным.

— Я так не думаю. Для генерального плана это было бы слишком примитивно.

— Да? — Женя нагнулась над коробкой. Ей уже становилось интересно, что такое особенное заключается в лежащих там дисках и бумажках? Почему обладание этими сокровищами должно непременно помочь ей сдвинуть с мертвой точки ее взаимоотношения с музыкой?

— Смотри, на каждом диске записана только одна мелодия. Здесь «Yesterday», Кайли, «Лунная соната», «Турецкий марш», «Besame mucho» и еще много всего интересного. Жанры самые разные — от классики до практически тяжелого рока в исполнении «Rammstein».

— Боже! А они-то мне зачем? Они мне совсем не нравятся.

— Тем более! Надо уметь определять то, что тебе не нравится, с первых же аккордов, чтобы быстрее переключить радиостанцию, — Майк беззаботно улыбался.

— Я все равно не понимаю, — Женя вынимала из коробки один диск за другим, — зачем все это.

— Мой план совершенно замечателен, — загадочно начал Майк. — Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что он прост до безобразия.

— ???

— Ты начинаешь с одного диска. Слушаешь песню несколько раз в день, в любую свободную минуту, слушаешь только ее дня три-четыре. Потом берешь следующий диск и делаешь то же самое. Затем просишь кого-нибудь поставить тебе одну из этих мелодий. Только так, чтобы ты не видела какую. Я уверен, ты легко сумеешь определить, что именно тебе включили.

— Допустим, я научусь различать два произведения. Ну и что?

— Это только первый шаг. Посмотри, сколько здесь дисков. Сначала две мелодии, потом три, потом пять, потом все.

— Ты с ума сошел! Я должна буду потратить на это уйму времени, которого у меня нет. Я же не отдыхаю в Дижоне! Давай я предложу тебе вместо лекций по общей хирургии штудировать стихи, чтобы научиться с первого слова отличать классицизм от романтизма или символизма.

— А ты умеешь это делать?

— Не издевайся! Ты же знаешь, что бриары…

— Женя! Твои бриары совершенно не пострадают. Ты каждый день ходишь в университет и обратно, ездишь к заводчикам, гуляешь по городу. Что мешает тебе это делать с плеером в ушах?

— Ничего, — недовольно бухтит Женя.

— Правильно. Умница! Ты даже не представляешь, насколько эффективным окажется мой метод. У тебя разовьется музыкальная память, и тогда…

— Ладно-ладно, посмотрим. Ну, а с этим-то мне что прикажешь делать? — Женя показала на оставшуюся в коробке пачку листов.