ты, как жаль мне. — А-Фатт обнял друга за плечи. — Только будь осторожен.

— А что?

— Китайцы говорят: все новое исходит из Кантона. Молодому человеку туда лучше не соваться — слишком много искушений.

6

На последнем отрезке пути Хорек проложил маршрут в обход Ландронских островов, печально известных пиратских логовищ. Полетт никогда не видела водной глади, усеянной таким множеством скалистых и явно необитаемых клочков суши, в каменистые склоны которых вцепились пучки зелени; некоторые из этих островков своим видом вполне соответствовали живописным названиям на карте: Шляпа мандарина, Клин, Голова черепахи, Каменные иглы.

На подходе к побережью появлялись суда непривычной формы и оснастки: лорчи, джонки, плоскодонные батело и статные манильские галеоны. Иногда встречались английские и американские корабли, в одном из них Хорек распознал знакомую бригантину. Решив повидаться со шкипером, он снарядил гичку и через час вернулся весьма озабоченным, даже насупился как-то по-особенному.

— Плохие новости, сэр? — спросила Полетт.

Хорек кивнул. Шкипер рассказал, что нынче очень трудно раздобыть «штемпель», дозволявший чужеземным судам проход по Жемчужной реке. Даже причалить в гавани Макао стало хитроумным фортелем, и оттого многие иностранные суда бросали якорь на другой стороне речного устья, в протоке, отделявшей остров Гонконг от мыса Коулун.

Поразмыслив, Хорек решил прислушаться к совету шкипера: первоначальный курс на Макао был отменен, «Редрут» развернулся в другую сторону.

Вскоре на горизонте замаячил зубчатый горный гребень, возникший прямо из моря.

— Вот он, Гонконг. — Хорек показал на продуваемый ветрами остров с малочисленными строениями и почти без растительности, отличавшийся от других лишь большим размером и высокими крутыми берегами. — Название переводится как «благоухающая гавань».

Полетт подивилась причудливой фантазии, так окрестившей столь пустынное и неприглядное место.

«Редрут» бросил якорь в бухте, примыкавшей к самой высокой скале. Там уже стояли несколько иностранных кораблей, вокруг которых кишела маленькая флотилия маркитантских лодок и лоцманских ботов, доставлявших провиант и отвозивших пассажиров на берег.

На другой день спозаранку Хорек нанял лоцманский бот до Макао, оставив свой плавучий сад на попечение Полетт. Вернулся он через сутки и был мрачнее тучи.

Капитан Чарльз Эллиотт, британский представитель в Макао, угостил его удручающим обзором нынешней ситуации. Оказывается, император издал серию указов, предписывающих властям провинций искоренить опийную торговлю. Во исполнение приказа власти реквизировали и сожгли «резвые крабы», что некогда шныряли по реке, доставляя опий с кораблей на берег. Многие английские коммерсанты думали, что вскоре ситуация нормализуется, как уже бывало не раз — вспышки чиновничьей рьяности длились от силы месяц-другой. Но не тут-то было — вновь отстроенные «крабы» сожгли вторично. И это было только начало. Следующим шагом мандаринов стал арест торговцев опием: одним дали тюремный срок, других казнили. Лавки и притоны закрыли, запасы зелья сожгли. После ужесточения правил прохода по Жемчужной реке «штемпель» стал почти недостижимым. Получить пропуск могли лишь те иностранцы, за кого ручалась кантонская купеческая гильдия. Хорек, не имевший связей в гильдии, вряд ли мог надеяться на такое ручательство. Капитан Эллиотт рекомендовал ему стоять на якоре в Гонконге, дожидаясь благоприятного развития событий.

Слушая Хорька, Полетт все ждала, когда в рассказе возникнет имя Чиннери. Так и не дождавшись этого, она спросила:

— А еще с кем-нибудь вы встречались, сэр?

Хорек окинул ее взглядом и, помолчав, пробурчал:

— Да. Я виделся с мистером Чиннери.

— И что? Встреча была полезной?

— Да, но не такой, как я рассчитывал.

Художник принял Хорька в своей студии, расположенной на верхнем этаже его резиденции в доме 8 по улице Игнасио Баптисты, просторном солнечном помещении, увешанном великолепными портретами и пейзажами. Два китайца-подмастерья заканчивали очередную картину.

Хорек очень быстро понял, что мистер Чиннери ожидает заказа на портрет, и разъяснил, что цель его визита совершенно иная. Узнав, что речь всего лишь о двух рисунках кантонских художников, маэстро надулся. Презрительно скользнув взглядом по изображениям камелии, он заклеймил рисунки никчемной мазней, не стоящей и крупицы внимания истинного творца; поденщики, малюющие цветочки, сказал он, недостойны звания художника, они всего-навсего ловкие копиисты, создающие дешевые сувениры на потребу путешественников и моряков.

— В Китае подлинное искусство мертво, сэр, мертво…

Хорек догадался, что застал художника в скверном расположении духа, и, откланявшись, решил наведаться как-нибудь в другой раз. Он уже был в дверях, когда маэстро, желая, видимо, загладить свою неучтивость, спросил, хорошо ли гость помнит дорогу к причалу, где его ждала лодка. Не особо, сказал Хорек, и тогда мистер Чиннери предложил ему проводника — своего племянника, жившего у него в доме. Мол, парень не так давно приехал из Индии, но уже хорошо знает город.

Хорек с благодарностью принял сию любезность, и художник кликнул племянника, оказавшегося юношей лет двадцати пяти. Внешне парень был вылитый дядя, только, естественно, моложе и чуть смуглее: те же выразительные глаза, тот же нос пуговкой. Они были так похожи, что Хорек, не будь он уведомлен о степени их родства, принял бы их за отца и сына. По дороге к причалу выяснилось, что схожи они не только внешне — под влиянием мистера Чиннери молодой человек тоже стал художником. Вообще-то маэстро его первый учитель, поведал юноша, и теперь, идя по его стопам, он отправляется в Кантон, где надеется получить заказы; пользуясь дядиными связями, он раздобыл пропуск и на днях покидает Макао.

И тут Хорька осенило: он предъявил рисунки камелий и спросил, не возьмется ли молодой Чиннери, пребывая в Кантоне, навести справки об их создателях. Юноша охотно согласился, и они, еще не дойдя до причала, условились: Хорек оплачивает регулярные отчеты о ходе поисков, а в случае успешного результата художник получит существенное вознаграждение.

В этом договоре Пенроуза тревожило одно: необходимость расстаться с рисунками. Однако юный Чиннери вмиг развеял его опасения, сказав, что он отменный копиист. Рисунки понадобятся ему на пару дней, не больше, он сделает с них копии и тотчас лично доставит оригиналы на «Редрут».

— Могу ли я, сэр, узнать имя этого племянника мистера Чиннери? — запинаясь, спросила Полетт.

— Эдвард. Эдвард Чиннери. — Хорек смущенно подергал себя за бороду. — Но он сказал, что вам известен под прозвищем Дрозд.

— Вот как? — охнув, Полетт прижала ладони к щекам.

— Он очень, скажу вам, обрадовался известию, что вы здесь. Дескать, вы были ему как сестра, но потом из-за сущей ерунды между вами случилась размолвка. Сказал, сильно по вам соскучился, правда, называл вас как-то иначе… Паг… что-то этакое…

— Пагли? Это означает «сумасбродка». — Полетт отняла руки от