– Ты не поверишь еще больше, когда я скажу тебе, что совпадений было три.

Он рассказал об ограблении инкассаторов.

Бабкин поставил на стол бородатую фигурку, унесенную из дома Бережковой. Выражение лица у человечка изменялось в зависимости от освещения, ухмылка приобретала то сардонический, то снисходительный оттенок. Изредка, как сейчас, человечек улыбался сочувственно.

– В порядке бреда, – сказал Сергей. – Что, если был еще один участник ограбления, и это старший Белоусов?

– Ты хочешь сказать, события после нападения выглядят так, будто вся семья была в чем-то виновата? И последней возмездие настигло младшую дочь?

– Нет, так я сказать не хочу, – язвительно отозвался Бабкин. – Вот это свое «возмездие», «события» и прочую, как бы выразиться, патетику оставь при себе. А я всего лишь имею в виду, что одного грохнули, второй исчез, а третью вроде как пытались убить. Может, Мансуров что-то узнал? Например: отец ворует деньги, половину отдает сыну, половину дочери. Сын бежит и больше не возвращается. Дочь прячет купюры. А затем муж решает их присвоить.

– Тогда зачем убивать?

– Не хотела делиться.

Илюшин усмехнулся, и Сергей вдруг заметил, что между ним и маленьким темноглазым бородачом имеется отдаленное сходство. Некая насмешливая безмятежность, отстраненность, пролагавшая между ним и всеми остальными огромную дистанцию. Он решительно отвернул бородача лицом от себя, сожалея, что не может проделать то же самое с Илюшиным.

– То, что случилось с Белоусовыми, не выглядит как истребление семьи. – Макар придвинул стул и сел напротив. – Девушка переехала в соседний город и безбоязненно, по всей видимости, жила там, хотя найти ее не составляло труда. На трупе старшего Белоусова не было найдено следов пыток. Если бы хотели узнать, куда он спрятал награбленное, его бы мучили. И, наконец, сама фигура Белоусова-старшего как грабителя инкассаторов вызывает у меня большие сомнения. Последнее – не аргумент, психологический портрет к делу не пришьешь, если это не дело о серийном убийце, но в нашем случае я бы не сбрасывал его со счетов.

Сергей задумался, глядя в спину бородачу.

– Знаешь, а ты прав, – нехотя признал он. – Сергей Белоусов младше моей старушки, Веры Павловны, на много лет, однако она ни разу не назвала его по имени, только по имени-отчеству. А ко мне с первой фразы фамильярно обращалась на «ты».

– Это не старческая бесцеремонность, а что-то вроде умиленности по отношению к младшим, – поправил Илюшин. – Она тебя своим «ты» выделила и обласкала, а ты не оценил.

– После разговора с ней я прогулялся по району, побеседовал еще кое с кем… Представился журналистом, который собирает информацию о давнем убийстве. Все характеризуют Белоусова как основательного, порядочного, хозяйственного человека, заботившегося о сыне и дочери.

– Вряд ли под маской овцы скрывался лев, – задумчиво сказал Макар, – хотя ничего нельзя исключать. Итак, мы знаем, что старший Белоусов привечал Мансурова, что тот дружил с его сыном, который исчез после смерти отца, и что в день убийства произошло ограбление инкассаторской машины. Нам нужен следователь, который вел дело о нападении. И тот, который расследовал убийство.

– Старушка упоминала еще два имени, – вспомнил Сергей. – Илья и Петр. Это друзья пропавшего брата, а значит, и Мансурова. И тренер говорил о некоем Пронине, помнишь?

Илюшин открыл планшет.

Бабкин достал блокнот.

– Сейчас два. – Макар посмотрел на часы. – Я постараюсь успеть в школу, где учились Белоусовы: если повезет, найду учителей, которые их помнят. А ты пока попробуй отыскать выходы на местную прокуратуру. Оперативники, следователь – не мне тебя учить.

– Вот именно, – буркнул Бабкин и взялся за телефон.

7

Щедровск

Лето 2004

Дом Белоусовых стоял в частном секторе, в районе, который назывался Овражным. По городу давно ходили слухи, что все хибары, разбросанные по краю оврага, собираются снести, безымянную речушку на дне засыпать и выстроить современный микрорайон со сквером и спортивной площадкой. Год за годом против этого проекта насмерть вставали геологи, твердя, что местные почвы не пригодны для многоэтажек: все осыплется, а сквер с площадкой сползут в реку. Пока велись кабинетные бои, жители безмятежно растили огурцы, дворняги сторожили дворы, кошки шныряли в зарослях ромашек – жизнь шла своим чередом.

«Завтра будет дуть завтрашний ветер», – философски отвечал Белоусов-старший, когда с ним пытались заговаривать о мрачных перспективах расселения. Сергей Яковлевич считал, что обсуждать еще не состоявшееся несчастье могут только люди, у которых много свободного времени. Иными словами – бездельники.

Бездельников Сергей Яковлевич не любил.

Наташу и Максима он растил один. Его жена умерла, когда девочке было два года. Белоусов вопреки предсказаниям соседей больше не женился, хотя непьющему работящему мужчине найти себе подругу не составило бы труда. Его одиночество объясняли тоской по покойной Светлане; правда состояла в том, что Белоусов был человеком привычки. Сначала он привык жить с женой, потом ему пришлось привыкать жить без жены. Он полагал, что выпавших на его долю серьезных перемен уже хватит.

Хозяйство они вели втроем. Белоусов завел дома порядки, близкие к армейским: вставать по команде «подъем», заправлять кровать за минуту; по теплому времени года все трое обливались ледяной водой из колодца, зимой пробегали два круга босиком по снегу. В туалете висел график мытья сантехники, в кухне – календарь, где были размечены вахты у плиты. «Дело женщины – готовить, дело мужчины – добыть продукты!»

Авторитет отца был непререкаем.

Из Белоусова мог бы выйти обыкновеннейший деспот, один из тысяч самодуров, вымещающих недостаток власти в большом мире на собственной семье; мелочный тиран, ничтожество которого бросается в глаза всем, кроме подданных.

Его уберегла от этой участи горячая любовь к детям.

Сергей Яковлевич осуждал откровенную демонстрацию чувств. Он никогда не говорил сыну, как сильно восхищается им, и совсем не имел слов, чтобы выразить дочери свое обожание. Но он проводил с ними все свободное время. Когда в десять лет Максим захотел научиться вязать, Сергей Яковлевич самостоятельно, шаг за шагом, освоил самоучитель и терпеливо объяснил сыну, как управляться со спицами и клубками. Вместе с детьми он клеил поделки для школы, разбирал и собирал заново мотоцикл, шил фартук для Наташиных уроков труда и помогал Максиму с математикой.

Мансуров сразу подкупил его тем, что попросил разрешения участвовать в субботней уборке.

– Хотим пойти с Максимом на соревнования, поболеть за наших, – признался Антон. – Я могу полы помыть, ковры выбить… Вчетвером быстрее управимся.

И действительно ползал с мокрой тряпкой, старательно оттирая паркет и выливая грязную воду под куст калины.