Джейн преклонила колени и сообщила:

– Ваша милость, я привезла три просьбы ее величества. Они заключаются в том, что вы будете добры к ее слугам, заплатите ее долги и оставите церковь такой, какая она есть – заново установленная ее величеством.

– Благодарю вас, госпожа Дормер, – ответила Елизавета. – Вы можете подняться. Ее величество может быть уверена, что я буду добра к ее слугам и заплачу ее долги. Что касается религии, как я уже говорила, это дело, в котором я не могу полагаться ни на кого, кроме Господа.

– Я привезла также шкатулку с драгоценностями от короля.

Елизавета приятно оживилась. Она обожала драгоценности, а драгоценности, подаренные Филиппом, который, как она почувствовала, уже начал ухаживать за ней, были вдвойне привлекательны.

– Он говорит, что они должны быть подарены вам, потому что знает, что они вас восхитят, и потому что будут вам к лицу.

– Значит, таковы были его слова? – спросила Елизавета.

Джейн заверила ее, что именно таковы; и Елизавета, очень довольная, стала с гостьей очень любезна.

Но, отпустив Джейн, задумалась. Было ясно: Мария, должно быть, очень близка к смерти. Елизавета помнила предупреждение Роберта и золото, которое он ей привез. Не излишне ли она тверда в деле с религией? Не держалась ли чересчур высокомерно с Фериа? И что будет, если в конце концов Испания откажет ей в поддержке? Что, если французский король устроит какой-нибудь заговор, чтобы посадить на трон Марию, королеву Шотландии?

Принцесса послала за человеком, которого знала как одного из самых восторженных своих обожателей и которому могла доверять. Николас Трогмортон был замешан в мятеже Уайетта, но его оправдали за недостатком доказательств против него.

– Отправляйтесь во дворец со всей возможной скоростью, – приказала она. – Проникните туда как можно более скрытно, не привлекая внимания, и добейтесь возможности поговорить с фрейлинами королевской опочивальни. Большинство из них хотят служить мне – за исключением Джейн Дормер и старухи Кларенциус. Королева всегда носит черное эмалевое колечко, которое ей подарил муж на свадьбу. Это безошибочно узнаваемое испанское кольцо. Пошлите его мне, чтобы я была уверена, что королевы более нет в живых. Я помню, когда умер мой брат, вокруг дворца поставили стражу, чтобы эта новость не просочилась некоторое время. Но я должна узнать о смерти Марии немедленно.

Сэр Николас отбыл, но не успел еще добраться до Лондона, как в Хатфилд приехал еще один гость. Он торопливо вошел в дом, требуя аудиенции у принцессы, и, как только она была ему предоставлена, упал перед ней на колени и воскликнул:

– Боже, храни ваше величество! Боже, храни королеву Елизавету!

Гость поднялся с колен, возвышаясь над ней, а ее сердце замерло от восхищения им.

– Вы уверены, что это так?

– Я обещал, что первым принесу вам эту новость. Я поклялся в этом.

Охваченная эмоциями, Елизавета отвернулась. Наконец-то она королева Англии; и человек, который так долго и так приятно занимал ее мысли, теперь стоит перед ней, готовый ей служить.

Потом она упала на колени и вскричала:

– Это деяние Господне, и чудесно оно для наших взоров!

На некоторое время она предалась торжественным размышлениям о своем предназначении, но потом поднялась и, повернувшись к нему, произнесла:

– Вот теперь я действительно ваша королева. Он склонил голову и прошептал:

– Ваше величество… Ваше самое прекрасное и любимое величество!

– Друг мой, – отозвалась Елизавета, протягивая ему руку, – мой очень добрый друг, вы не пожалеете о дне, когда прискакали к королеве с такими новостями, – но отодвинулась, когда он сделал к ней шаг. Гость сказал:

– Я слышу, что прибыли другие. Новость уже разнеслась.

Да, скоро их одиночество нарушат. Она позволила себе ласково ему улыбнуться.

– Лорд Роберт Дадли, – торжественно проговорила Елизавета, – с этой минуты вы главный королевский конюший.

– Мои смиренные благодарности, ваше величество.

Она заметила, как зарумянились его щеки. Эта должность сама по себе будет приносить ему пятнадцать сотен фунтов в год. И еще Елизавета подумала: «Никогда еще у королевы не было такого красивого главного конюшего».

– Вам очень подходит эта должность, – добавила она, – и это означает, что вы будете постоянно состоять при мне.

Он страстно откликнулся:

– Ваш главный конюший сделает все, что потребует от него ваше величество.

Интимный момент закончился. Появились другие люди, чтобы объявить Елизавету королевой.

Началось триумфальное путешествие в Лондон, и, пока Елизавета ехала по стране, она улыбалась ликующим людям, которые выстраивались на ее пути.

– Боже, благослови королеву! – кричали они. – Да правит нами долго Елизавета!

Она была молода и красива, всегда проявляла симпатию к народу, и простые люди любили ее. Теперь, думали они, наступит конец ужасным кострам, которые горели не только на Смитфилд-сквер, но и во многих других частях страны. Теперь наступит конец преследованиям. Кровавая Мария мертва, Англия снова станет веселой страной.

В Хайгейте Елизавету приняли епископы. Она была милостива с ними, хотя сделала исключение для Боннера, который стал главным прокурором после смерти Гардинера. А что, если бы здесь оказался ее старый враг, подумала Елизавета. Было бы приятно посмотреть, как мастер Гардинер задрожал бы перед ней. Люди заметили ее холодное отношение к Боннеру и стали ликовать больше прежнего.

Она ехала верхом к месту традиционного въезда в Тауэр, и народ охватила великая радость, когда королева проехала через ворота Сити.

Теперь она сидела в роскошной повозке, ехавшей вдоль Барбикан к Крипплгейт, чтобы ее могли принять лорд-мэр и почтенные члены Сити. Принимая их заверения в преданности, Елизавета спешилась. И как же великолепно она выглядела в своем пурпурном бархате! Больше не было нужды в скромной одежде – теперь у нее не осталось соперниц. Она сама стала королевой.

Рядом с ней постоянно скакал ее главный конюший – неотразимый красавец Роберт Дадли. Некоторые женщины смотрели на него вместо того, чтобы восхищаться королевой.

– Он может сравниться только с его величеством Генрихом VIII в дни его цветущей молодости, – шептали они.

Пусть Роберт завоюет их одобрение, размышляла королева. Пусть все увидят его таким, каким видит его она. Елизавета не была уверена в том, какую роль для него приберегала, но хотела, чтобы народ сохранил о нем это впечатление, – великолепного, возвышающегося надо всеми красавца.

Воздух был наполнен музыкой; яркие вышитые знамена свисали с окон. Доехав до церкви Бланш Чейплтон на углу Март-Лейн, королева услышала, как загремели пушки Тауэра. Она проехала вдоль Тауэр-стрит и остановилась, чтобы послушать, как дети из школы Святого Павла поют хвалебные гимны в ее честь, вспоминая – теперь казалось, что это было давным-давно, – как они пели их в честь ее сестры.