– Пардон, сил нет прихорашиваться, всю ночь не спала, – вяло улыбнулась готка. Точнее – бывшая готка, а ныне милая и трогательная длинноногая хулиганка.

Терехин впервые видел девушку без макияжа, без дредов и платья в стиле «снос крыши». В мужской рубашке, с волосами, рассыпавшимися мелким бисером по плечам, Криста выглядела обычной девчонкой, но такой незаурядной и притягательной.

– Можно войти? – спросил Ванька.

– Угу, входи, если не боишься оглохнуть.

Кристина еще раз широко зевнула, прошлепала босыми ногами по комнате, вытащила орущую Офелию из люльки, уселась на тахту и приложила дочку к груди. На некоторое время в комнате стало тихо, слышны были только чавкающие звуки, издаваемые Чебурашкой.

– Давно орет? – поинтересовался Терехин, осматриваясь.

Вчера он видел кабинет лишь мельком, при свечах, и мало что успел рассмотреть. Помещение со сводчатыми потолками и большими арочными окнами визуально делилось на две зоны – отдыха и рабочую. Из мебели, явно купленной в антикварном совсем недавно, пара стульев, кресло, этажерка, тахта, шкаф, в центре – письменный стол, в углу, за ширмой, будуар с фарфоровым умывальником. Жить в таких просторных апартаментах одно удовольствие, а дурочка еще кочевряжилась.

Офелия снова заголосила, и уши свернулись в трубочку. Какое счастье, что он обитает в другом крыле! Спасибо Донателле, что отселила Кристину.

– С трех утра орет, – взвыла юная мамаша. – Я вообще глаз не сомкнула. Сначала расплеталась. Знаешь, волосы полезли со страшной силой. Наверное, из-за молока. – Она ткнула себя в грудь, словно Ванька сам не догадался, откуда поставляется продовольствие для Чебурашки. – Потом Офелия пробудилась и начала концерты давать. Выспалась, наверное, за вчерашний день. Или живот болит. Или место новое так на нее подействовало. Не знаю…

– Хочешь, я ее побаюкаю? – криво улыбнулся Терехин.

– Ну, попробуй, – обреченно кивнула Кристина.

Он взял теплый курносый комочек с рыжей челкой, прижал к себе. Офелия всхлипнула, вздохнула и затихла. Кристина с удивлением на него посмотрела.

– Просто я спокойный, вот Чебурахе мое спокойствие и передалось. Ты же психовала, наверное, всю ночь, воображая, что придет злая Донателла и тебя укокошит? – рассмеялся Ванька. – Видишь, ничего не случилось.

– Случится. И очень скоро, – упрямо сказала девушка, потирая скулу со шрамом, ладонью. – Расчет очень верный: если со мной что-то случится, то и Офелия погибнет. Уезжать мне надо, немедленно.

– Криста, послушай! Твои страхи – всего лишь разыгравшееся воображение. Сама рассуди, зачем Донателле так подставляться. Кругом камеры, масса людей и ограниченное пространство. И вообще, я с самого начала не слишком верил в злую мачеху, а теперь, когда… когда… В общем, мне лично все ясно. Ты просто ревнуешь молодую жену к папарусу, вот и выдумываешь про нее всякий вздор, – рассуждал Терехин, а сам с удивлением разглядывал лицо фиктивной невесты и поражался, что когда она открыла дверь, не обратил на шрам внимания, словно его и не было вовсе. Зря она так комплексует. Ничего уродливого в ее лице нет. Шрам нисколько не портит ее внешность. Очарования, конечно, не добавляет, но и… Додумать Ванька не успел. Кристина вскочила, вырвала у него Офелию и, подпрыгнув на месте, как заправская акробатка, отвесила ему пендаля.

– Пошел вон отсюда, умник! – сквозь зубы процедила она. – Убирайся, видеть тебя больше не хочу! Никогда! Никогда!

Офелия вновь заголосила, Кристина прижала ребенка к себе и заходила по комнате. Ванька покрутил пальцем у виска. Чокнутая! Взбесилась, как кошка. Что он такого сказал? Правду! Ни одна женщина не позволяла себе подобного! По морде пару раз били – факт, но чтобы вот так нахально, по заднице ногой… Как-то это не комильфо, решил он и аккуратно закрыл за собой дверь, столкнувшись нос к носу с Донателлой.

– Я директор шоу, – сухо напомнила Белгородская и протянула Ваньке его окуляры. – Мои указания следует выполнять незамедлительно. Вы сюда не отдыхать приехали. Дело надо делать, а не с невестами романиться!

– Я просто хотел помочь с Офелией, – возразил Терехин.

– Меня не волнуют ваши семейные проблемы. Если Кристины через полчаса не будет в парадной зале, я отправлю ее домой, – жестко произнесла Дона. – Иди к остальным участникам. Кристу я сама позову.

– Слушаюсь! – Ванька нацепил очки и вытянулся в струну.

– Правильно, мальчик, – похлопала его по щеке Донателла. Рука у нее была прохладной, но жгла, как раскаленная сковорода. Заметив Ванькино смятение, женщина немного смягчилась. – Проект запускаем сегодня. Стартуем через час. Поторопись.

– Через час? Почему? – удивился Терехин. Но Дона не соизволила ответить. Развернулась на каблуках и направилась в кабинет графа. Ванька остался, пытаясь справиться с очередным потрясением. Настроение, не успев наладиться, снова упало ниже плинтуса. Десять минут назад Донателла готова была броситься к нему в объятья (так ему казалось), а сейчас чуть в клочья не порвала. Атмосфера здесь, что ли, вредная для женского организма? Все бабы словно с цепи сорвались! – Терехин горестно вздохнул и поплелся выполнять приказание жены Белгородского.

Навстречу ему трусил невысокий лысоватый мужичок в сером пиджаке и мятом малиновом галстуке. Заметив Ваньку, мужичок смутился и забегал глазками. Представляться ему было не нужно, автор проекта узнал в коротышке собирателя бабочек-альбиносов, математического гения Григория Зебельмана.

– Могу чем-нибудь помочь? – спросил Терехин.

– Простите великодушно, вы не подскажете, где здесь… сортир? – после паузы поинтересовался Зебельман. Голос у него был тихий и шуршащий, как лист гербария.

– В конце левого флигеля, рядом с душевой, – сообщил Терехин.

– Благодарю, – кивнул гений и помчался дальше по коридору.

– Вот и познакомились, – хмыкнул Ванька, проводив взглядом удаляющуюся фигуру в пиджаке. И вдруг спохватился: – Эй! Гражданин Зебельман! Вам в другую сторону! Но Григорий его не слышал. Точнее, не хотел слышать. И клозет математику определенно был не нужен. Энтомолог-любитель решил сбежать по-английски! Правда, неверно выбрал путь побега – из представительского флигеля убежать можно разве что через дымоход.

Ванька нервно хихикнул, размышляя, возвращать собирателя бабочек сейчас или дать ему возможность как следует изучить правое крыло и лично убедиться в бесперспективности предприятия. Решив оставить Зебельмана в покое, Терехин направился в парадную залу, но входить не торопился – сначала хотелось издалека рассмотреть всех как следует. Благо ничто не мешало шпионить – герои шоу были поглощены беседой и завтраком.

Персонажи выглядели, как карикатуры на собственные досье. Ванька даже не представлял, что такие гротескные персонажи существуют в жизни. Снова без всяких представлений он опознал каждого.

С одной стороны стола медитировал длинноволосый художник Филарет. Волосы он не только не стриг, но и, похоже, не мыл. К счастью, по случаю выезда на пленэр пейзажист напялил на себя вместо круглогодичных семейных трусов оранжевый балахон. По правую руку от художника пристроился рыжий очкастый изобретатель вечных двигателей и венеролог Илья Ильич Ильин, по левую руку – журналист Родион Буденый в белой рубашке и в подтяжках, тоже очкастый, сухой и нервически суетливый. Через пару стульев от него сидел нахально загорелый брюнет с большим носом и печальным взором – миллионер-кулинар Казик Хлебников, дядька Павлуши; рядом с Казимиром – несравненная Матильда в жутком зеленом платье с перламутровыми пуговицами. Ванька не сразу ее признал, новая стрижка под Мирей Матье и любовь изменили Пашкину тетку до неузнаваемости.