— Пусть гибнут.

Вот оно. Пора.

Он закрыл глаза, чтобы меньше чувствовать боль, и воззвал к Богу: «Помоги».

К его удивлению, послышался тихий голос. Но он принадлежал не Богу; голос был холодный и насмешливый. Он произнес:

— Дорогой мой великий царь, ты нашел не ту жертву.

Аргелин медленно освободил Сетиса.

Тот упал, содрогаясь от боли, стиснув раненую шею. По пальцам текла кровь. Бессильно осев на пол у подножия стены, он поднял глаза.

Над ним стояла Мантора в черном платье, в руках она держала жезл, украшенный полумесяцем. Она безмятежно улыбнулась Аргелину. Он обернулся к ней и ничего не сказал, но она все равно кивнула, будто в ответ.

— Да, господин, время пришло. Всё готово.

Он, как дитя, робко проговорил:

— И я… буду с ней?

— О да. — Она успокаивающе положила пухлую руку ему на рукав. — Скоро ты будешь с ней. Обещаю.

«Мне кажется, Мирани, ты должна ответить. Непохоже, будто ты меня не слышишь».

Она сидела не шевелясь, прислонившись к стене.

«Гласительнице не пристало дуться».

Стена была шершавой, на удивление теплой. Наверное, сложена из туфа, мягкого камня, который добывают глубоко в кратере потухшего вулкана. Из него построен весь Порт. Аргелин бросил ее в самую надежную тюрьму.

В голосе послышалось раздражение.

«Я знаю, в чем дело. Ты считаешь, что я должен извиниться».

Она улыбнулась в темноте.

«Хочешь света, Мирани? Я могу его сделать».

— Не беспокойся.

Он молчал очень долго, так долго, что ей показалось, будто он ушел. Потом в глубине подвала, среди теней, послышался сокрушенный детский шепот:

«Ладно. Прости».

Сначала она не шелохнулась, потом покачала головой.

— Нет, это неискренне. Когда извиняются, то хотят, чтобы этого не случилось вообще. — Она сердито всмотрелась в темноту. — Для чего я здесь сижу? Или это просто каприз, игра, которую ты затеял с нашими жизнями, как Алексос играет с ручными зверушками и оловянными солдатиками?

Он злится на нее. Она понимала это, но не собиралась сдаваться.

— Ты мне солгал! Сетису не грозила никакая опасность, пока я туда не пришла! А если ты и правда хочешь, чтобы я тебя простила, вызволи меня отсюда! Расколи мир надвое, разломай стены и достань меня своей могучей рукой. Ты же Бог! Ты всё можешь!

Ее голос далеко разносился под гулкими сводами камеры. Маленькая мышка осторожно выглянула из трещины, потом вышла и села возле ее колена, дрожащая, напуганная.

«Страшно, должно быть, когда тобой владеет Бог. Понимаю. Посмотри на эту крошку — она еле жива от страха. Я чувствую ее крохотное сердечко, Мирани, оно быстро бьется. И твое сердце я чувствую. И Сетиса».

— Сетиса? — Она приподнялась.

«Он идет сюда. Не бойся. Доверься мне».

Послышались шаги. И не только его, а еще чьи-то. Приглушенные голоса. Потом лязгнула ржавая цепь, дверь натужно приоткрылась. Чья-то сильная рука распахнула ее.

В камеру вплыла масляная лампа, за ней вошла тень. В первый миг огонек показался таким ярким, что она заслонила глаза рукой.

— Встань.

Это был Сетис, но хриплая грубость в его голосе подсказала ей: говорить нельзя. Мирани встала, отряхнула с платья мягкую пыль. Он подошел и схватил ее за руку.

— Ничего не предпринимай, — успел шепнуть он.

Она покорно дошла за ним до двери. В коридоре ее поджидал еще один человек, рослый, бритоголовый. В руках он держал кривую бронзовую саблю со зловещим острым лезвием. Больше всего он был похож на палача, и Мирани похолодела от ужаса, но потом вспомнила, что однажды уже видела его.

У Манторы.

Мантора?

Они торопливо пошли по коридорам, на удивление пустынным, и темным лестницам. Ей хотелось спросить, где остальные, но она боялась раскрыть рот и поэтому спросила у Бога. Он ответил, но голос его звучал рассеянно, как будто он был занят совсем другими мыслями.

«Боюсь, Мирани, в наших глазах был песок. Мы были слепы».

Потом ее подвели к двери. Первым вошел раб. Сетис шепнул ей на ухо:

— Возьми.

Ее пальцев коснулся холодный металл. Она спрятала нож в рукаве.

Они торопливо прошагали через покои генерала, некогда роскошные, но теперь разоренные, потом вошли в красную, как кровь, каморку, и сердце Мирани наполнилось страхом, потому что здесь ее поджидали Аргелин и Мантора За спиной у них виднелись тысячи изображений Царицы Дождя, но чья-то рука придала лицу каждой из них черты Гермии. Отовсюду на Мирани смотрели холодные проницательные глаза, столь хорошо знакомые.

— Что это? — в ужасе прошептала она.

Аргелин не произнес ни слова. Он стоял, обхватив себя руками, как будто под бременем тягостных мыслей. Но Мантора знаком велела рабу подойти ближе и сама приблизилась. Кончиком полумесяца на жезле она слегка коснулась щеки Мирани.

— Пришел твой смертный час, дорогуша, — ласково произнесла она.

* * *

Орфет спустился со стены и присел на корточки в измученном засухой саду.

Фонтаны здесь давно пересохли, кустарники потрескивали от зноя. По коже ползали странные мошки, голубые, как лазурит, он раздраженно отгонял их. Потом обнажил меч и пополз во внутренний двор.

— Архон? — прошептал он.

Белоснежный дворец превратился в развалину. Все, что было мало-мальски ценного, давным-давно унесли. Бродя по лабиринту комнат через разбитые двери и лоджии, он перешагивал через разломанные клетки, где Архон когда-то держал своих любимых зверушек, через растоптанные игрушки. В комнате-джунглях буйно разрослись неухоженные деревья, в листве щебетали, мелькая радужными сполохами, отбившиеся от стаи попугаи, но обезьянки разбежались — пошли в Порт добывать пропитание. По опустевшим залам одиноко бродила только черепаховая кошка.

— Архон!

Мальчик наверняка где-то здесь. Куда же еще ему пойти? А в Порту царило побоище, Орфет еле-еле пробился по улицам, раздавая тычки, угрозы и расквасив нос какому-то стражнику.

В кухнях крысы подбирали рассыпанное зерно, а в Сапфировом Зале тонкие пластины драгоценного камня были безжалостно ободраны со стен, зияла только голая каменная кладка. Орфет замешкался перед окном. На боку валялся небольшой сундучок, расписанный скорпионами. Орфет узнал его, перевернул и безо всякой надежды открыл.

Внутри лежала лира.

Видимо, ее не сочли ценной добычей.