Он махнул мне рукой, чтоб я уже заткнулся.

– Ну, что тебе надо было от этого Базанова?

– Понимаете, он не в свое дело лез. Решил, что раз я нетрезв, со мной легко справиться.

– Ты посмотри, какой ты и какой он. Он же росточком не вышел.

Лысый встал, ушел куда-то из кабинетика. Я быстро достал из своего пакета полторашку пива, присосался немного и поставил обратно. Лысый вернулся. Видно, в туалет ходил.

– Там твоя мать…

– Это жена моего отца.

– Она, в общем, не знает, что с тобой делать. И я не знаю. Тебя ведь отпусти, так домой не поедешь, ты опять пойдешь этого Базанова искать.

– Нет, не пойду уже. Зачем он мне?

– Кто тебя знает?

Это все происходило в седьмом корпусе универа. Здесь нет никаких учебных аудиторий, только военно-учетный стол, это УСБ, и прочая муть. Еще здесь поэтическая мастерская «АЗ» находится. Дверь в нее рядом с дверью в этот кабинет. Видно, услышав наши голоса, вошел Андрей Торощин. И говорит:

– О, Евгений. А ты что здесь?

Он иногда торчит в этой мастерской вечерами. Не знаю, чем он там занимается, какими-нибудь фотографиями членов или стихи набирает в компьютер. Он неплохой мужик, сильно верующий только, а вера его кажется мне пошловатой. Этакий Бронированный Хризантем с явно проявляющимися симптомами Нового Ноя и Каинистого Авеля, если пользоваться одной из моих многочисленных классификаций. Хотя я имею о нем поверхностное представление, к тому же он один раз накормил меня голодного, помню. Да, он славный, просто, может быть, ему не нужен мой панцирь из грязной чешуи. А мне нужен, что поделать? А у него свой панцирь, другой.

– Здорово, – говорю ему.

– Что случилось? – спросил Андрей. Лысый вкратце обрисовал ситуацию, дескать, я пьян, пьян и глуп, глуп и невозможен.

– Да вы, – говорит Андрей, – отпустите его домой. Этот парень у нас один из ярких самородков. Он, есть еще Игорь Кузнецов. Парни талантливые, но с характером буйным.

– Он тоже ходит к вам в мастерскую? – спросил лысый.

– Да, ходит. И пишет неплохо.

– Я надежда городской поэзии, – важно заявил я.

Лысый согласился меня отпустить, с условием, что Андрей сначала отпоит меня кофе в мастерской, тогда я протрезвею и поеду.

– Я не пойму, – сказал лысый, – тебя привели пьяного. Но говоришь вроде нормально. Соображаешь. Тебя отпустили, ты опять пошел в шестой корпус, начал кричать, что-то про Базанова. Тебя опять привели. Сейчас ты опять выглядишь трезвым.

Я не помнил того, о чем лысый рассказывал. Помнил только, что Базанов был в чем-то не прав.

Андрей и я зашли в мастерскую, он включил чайник. Я сел за круглый стол, достал пиво из пакета и хорошенько хлебнул.

– Ты чего это так сегодня? – спросил Андрей.

– Стипендию дали.

Вода вскипела, он поставил передо мной кофе.

– Спасибо, Андрюха, что выручил. Я, оказывается, ярчайший самородок. Ты прав.

Я пил кофе. Вошел лысый:

– Ну, как?

– Все, допиваю кофе, сажусь на маршрутку, еду домой и больше никогда не появляюсь в университете пьяным.

Он смотрел на меня:

– А я ведь любил стихи в молодости. И писал даже, было.

Я встал:

– Давайте, я вам что-нибудь прочту.

Я прочел. Он сказал, да, правда, я не плох. Потом я пламенно пожал лысому руку и говорю:

– Давайте-ка мы в других обстоятельствах встретимся и пообщаемся.

– Давай. Ты заходи сам ко мне, только трезвый. А сейчас домой давай, уезжай уже.

– И еще, – сказал я. – Понимаете, я с Ваней Базановым учился в прошлом году. Так, он сначала сказал мне, что задумал «роман в стихах», а потом сказал, что разочаровался в поэзии. Представьте: роман в стихах, а?

Я надел куртку, шапку, распрощался и пошел. Уже настал вечер и темнело. Странно. Когда успелось? Я пересчитал деньги: оставалось почти три четверти от стипендии. В маршрутке я допил пиво, пока допивал, до меня дошло, что на вкус в пиво явно добавлена водка. Несколько часов после того, как я получил стипендию, стерлись из памяти безвозвратно.

В голове у меня было мутновато. Дома я сидел и скучал. Позвонил Сперанскому и уговорил его приехать ко мне. Потом мы затарились пивом и сидели у меня в комнате – пили. Я хотел взять водки, но Сперанский меня отговорил. Уже поздно было, когда приехал отец, уставший после командировки, вызвал меня из комнаты, мы с ним говорили на кухне. Он:

– Что у тебя сегодня произошло в университете? Люба сказала, звонили домой.

– Да ничего страшного.

– Почему ты не спросил разрешения и привел кого-то? Он же, как я понимаю, уже не поедет домой?

– Ну, что за детский сад? Это ведь моя комната. Мало того что мне нельзя оставлять на ночь девушек, так еще нельзя, чтобы ко мне приходили друзья?

Он стоял в семейных трусах, опираясь на стол, и смотрел на меня через очки. Мой отец по образованию филолог.

– Никто не против твоих друзей. Только, если они не пьяные. Это не твой дом. Когда будешь жить отдельно…

Тут наконец-то я вспомнил аргумент, который хотел в таком случае опробовать:

– Вы развелись с матерью. Мы с ней жили в квартире. Она умерла. Квартиру, в которой мы жили, и ту, в которой жили вы, обменяли на это жилье. Здесь должно быть мое пространство.

Мы поругались сильнее. Он начал приводить какие-то свои аргументы, мой ум, если допустить вероятность его наличия, не успевал сработать и обрулить отцовы доводы. Отцу удавалось меня развести. Договорились на том, что завтра с утра я сваливаю из дому.

– Если надумаешь извиниться – пожалуйста. Не надумаешь – чтобы в полдевятого завтра вас тут не было.

Извиниться за что?

– Не надумаю, – ответил я.

Утром я увидел рядом с собой Сперанского на диване, растолкал его. На подоконнике бодрым строем стояли пустые пивные бутылки. Много. Я начал собирать вещи в пакет – насобирал большой пакет. Потом сходил в кладовку и нашел большую продуктовую сумку. Отец уехал на работу уже. Люба (жена бати) и мой младший сводный брат еще спали. Я начал засовывать в сумку системный блок.

– Ты что, всерьез собрался? – Сперанский сидел на диване и смотрел на меня сквозь дым в своей голове. Наверное, сквозь очень плотный дым смотрел, как, когда жгут листья в школе на субботниках.

– Мы отвезем к тебе мои вещи? И компьютер. Ладно? – спросил я.

– Хорошо.

– Тебе же ко второй паре?

– Угу.

Он не прогуливает пары. Еще он сдает экзамены без троек.