Золотушного вида официант, приняв заказ, неряшливо разложил приборы; одарив Савву с Иваном брезгливой ухмылкой, поставил на стол водку — две неполные рюмки, сало тонкими ломтями, черный хлеб.

— От заведения, — он кисло улыбнулся. — Что будете есть? Щи, уха, заливное…

Савва перебил его:

— Э, брат, неси все, да. Голодные мы. Красиво неси, — с этими словами вынул из кармана пачку «синеньких» тряхнул перед носом официанта. Тот оживился, засуетился, выровнял приборы.

— Тащи уже, зема, жрать охота, — Иван поднял рюмку. — Будем, Савва. Чтоб срослось, где надо.

И они выпили. Через час, когда на столе от мисок, салатниц, лафитников, пивных бутылок, мясных горшочков негде было даже мухе присесть, Иван обтер губы узорным полотенцем, взял из вазы яблоко и откинулся на стуле.

К месту вспомнил Савва того полковника от разведки, с ним и собирался встретиться Иван в Ростове. Когда собирал вещи, бросил на дно сумки истрепанную книжицу. На последней страничке были аккуратно выведены циферки телефона, улица, номер дома.

Сразу с вокзала Иван поехал искать полковника. Постоял у подъезда минуту, другую и нажал кнопку домофона…

Его усадили за стол. Иван смущенно жался на табуретке.

— Корми, жена, корми бойца! — грохотал полковник. — Это знаешь, какой солдат? Это верный солдат. Он Ваську спас! Мы с Васькой от Ботлиха…

Полковник расспрашивал его о госпитале, о доме, вообще, о жизни. Узнав, что Иван собирается снова на контракт, спросил:

— Не отпускает?

— Не отпускает, — ответил Иван.

Выпили по третьей. Засобирался Иван. Полковник вышел в комнаты, когда вернулся, выложил перед Иваном лист, вдвое сложенный.

— Доберешься до Грозного, до Ханкалы, просись в Ленинскую комендатуру. Написал тебе там. Это мой хороший товарищ. Скажешь, что от меня. Ну, бывай, солдат.

Громко по ушам ударила музыка. По двадцатому разу исполняли «Владимирский централ».

— Брат, гуляем, да.

Иван подумал, откуда у Саввы столько денег.

— Богатый, ты, Савва. Чего опять прешься на контракт?

Савва музыку старается перекричать, потянулся через стол:

— Скучно жить, да. Народ жадный, да. Приходится силой отбирать… ха-ха-ха, — заржал хитрый калмык.

Мерцали над головами гостей цветные фонари, тянуло влагой с реки. Заполночь пошло самое веселье: сплясали ряженые с медведем, всплакнул «скрипач Моня», и началась дискотека под светомузыку. В центре залы танцевала пухлогубая брюнетка в розовом с рюшками; она томно изгибалась всем телом; полупрозрачная юбка на ней дрожала и кружилась, бессовестно высоко заголяя шоколадные ее бедра.

За нее и подрались…

Савва пьяно пристраивался к брюнетке — шептал на ухо; та отмахивалась от Саввы, кружилась вокруг. Первым в драку полез коротышка, похожий на муравья. Он встал поперек танца и, уперев руки в бока, что-то говорил Савве. Савва на него внимания не обращает, лезет опять к пухлогубой.

Коротышка и хлестанул Савву сзади в ухо.

Тут и понеслось — такая свалка началась.

Иван кинулся в кучу, да сразу и словил в нос — кровью сморкнулся; выстрелил в ответку с двух рук. Коротышка как подкошенный рухнул. Гомон, вопли. Чужой парень оскалился напротив, блеснуло золотым из открытого рта — вроде как разнимать лезет. Савва на него прыгнул, — завалились оба с грохотом, потащили за собой скатерти с тарелками, плошками. Весь пол изгадили: скользят по салату, заливное хлюпает под ногами. Иван машет руками: попадает, но чаще прилетает ему. Его за ноги дернули: когда падал, зашибся затылком о ножку стула.

Но дрались не зло, с ленцой. Ногами потоптали друг друга, но насмерть — в дых не били. Потихоньку и растащили кучу-малу. Девицы повизгивают, раны бойцам водкой заливают; те хрипят, водку внутрь льют без закуски. Щиплет раскровавленные губы. Горячатся после драки.

— Если б он сзади не подлез, я б его…

— А-аа… больно ж… да не три!

— Наливай…

Золотозубый скулу ушибленную трет.

— Дураки, ягрю, чего дрались? Можно на словах объяснить, ягрю. Ты с какого полез на него, Витек?

Коротышка Витек зуб выплюнул на ладонь, показывает всем:

— Путем, погуляли. Факт! Будет фево в Грозном вспомнить.

Иван краем уха за такой разговор: послышалось что ль — Грозный?

Савва пропал куда-то, но вдруг появился.

— Халдей хочет с нас деньги за колонки и светомузыку. Несправедливо, да? На берегу баркас. Ты посиди, я договорюсь…

Пристань ходила ходуном.

По рассохшимся доскам Иван торопливо шагает за Саввой. Буксирчик, закопченный с носа до кормы, трясется как в лихорадке; ворчит, покашливает на холостых оборотах старик-дизель.

— Пдава-ай! — командует с палубы матросик.

Иван бросает конец на буксир. Вслед прыгает сам. И вдруг с берега закричали:

— Пацаны-ыы…

Буксирчик уже отваливал от причала — забурунилось под кормой. Снова послышалось уже совсем близко:

— Стойте, ягрю, нас возьмите!

Фигуры появились на причале, хрустнули доски.

— Эй, стоп, давай назад! — заметался Иван. — Слышишь, чего сказал? Этих возьмем…

Приняв последних пассажиров, буксирчик отошел от старой пристани и заскользил по черному зеркалу реки. Поплыли мимо огни испорченной светомузыки.

Далеко за кормой взвыла милицейская сирена.

Пока набирал буксирчик ход и замирились. Выяснилось, что на самом деле говорил тот Витек о Грозном. Оказались оба таганрогскими: золотозубый Костя Романченко и коротышка Витек Пальянов.

— Мы завтра собирались, ягрю, на поезд до Моздока, — отдышался золотозубый Костя. — Я ж говорил, давай на вокзале перекантуемся.

Ржач стоит на корме. Савва с Витьком гогочут.

— Костян, а ты заплатил халдею? Нет? А пацаны тоже…

— Злой халдей, как собак, да… ха-ха-ха.

— Го-го-го.

Навеселе и поплыли. Тарахтит дизелек. Тужится буксирчик против течения.

Вместе с матросиком распили бутылку, что успел прихватить Савва, потом принялись разбавлять капитанский спирт. Костя рассказал о себе:

— За деньгами я еду, браты. Мечтаю дом построить с белой беседкой, и виноград чтоб лозами вился… У Витька в Грозном, ягрю, служит брательник. Сапером он. Пишет, что зарабатывают под тридцатник. Это в месяц-то! Мы с Витьком и подались до военкомата на контракт. Ну и что ж, что не воевал раньше?.. Как не держал автомат? Я срочную старшиной закончил в инженерном, ягрю, батальоне… Песню знаешь про саперов?

Костя вдруг подобрался, поводил челюстью, разминая ушибленную скулу, и запел, чеканя фразы: