— А что насчет тебя? Были какие-нибудь сложности?

— У тебя тут как-то пусто.

— В смысле — на первом этаже? В гостиной?

— В смысле — везде. То есть я знал, что у тебя мало вещей, и все равно ожидал увидеть больше…

— Мебели.

— Да. И книг.

— Я не собираю книги. Я их беру в библиотеке. Или покупаю и перепродаю, когда прочитаю. Мои родители никогда не увлекались покупкой книг.

— Это они там на фотографии в коридоре?

— Наверху? Да. Гарольд и Кей.

— Какие-то они мрачные.

— Они умерли, поэтому у них есть все основания быть мрачными.

И тут я понял, что никогда не рассказывал Бобу про своих родителей, хотя мы много говорили о его собственных. Кажется, я впервые упомянул то, что их уже нет в живых (я всегда говорил о них так, как будто они все еще дышат мне в затылок). Конечно, он читал о них в контексте повествования, но это совсем другое.

* * *

— У тебя слишком мягкая кровать, — сказал Боб на следующее утро. Он стоял передо мной и зевал. Потом потянулся и сделал пару махов руками. — Я постоянно просыпался. Завтракать будешь?

— Я бы не отказался от чашки мюсли. С орехами и изюмом.

— Цельное молоко? Или обезжиренное?

— Обезжиренное.

— А ведь я никогда с тобой раньше не завтракал. Даже не знаю, что ты обычно ешь.

— Так когда придет Промис?

— В обед. — Боб посмотрел на часы. — Кстати, Эван, ты не мог бы подать мне вон ту рукопись?

Я проследил за его взглядом и увидел один из машинописных вариантов моего романа, который я сам там оставил прошлой ночью. Я лег слишком поздно — все перечитывал рукопись, затачивал карандаши, дописывал новые сцены в желтый блокнот, волновался, как они вольются в основной сюжет.

— Хочу еще раз просмотреть.

Я подошел и просунул роман тремя свернутыми пачками через решетку. Боб присел на корточки и выровнял страницы у себя на коленях.

— Это ведь не единственная копия?

— В смысле…

— Машинописный вариант, распечатанная копия. Разве ты не давал его Промис?

— Промис не читала мою книгу.

— Да ладно! Неужели не читала?

— Нет.

— То есть вы с ней только спите вдвоем? — Боб выдал мне кривую ухмылку, которая показалась мне неподобающе похотливой. — Кстати, я нашел на кухне несколько твоих тетрадей. Зеленых. И еще несколько в спальне, в шкафу, рядом с порнухой. Впечатляющая коллекция.

— Ну, там нечем особенно гордиться.

— Я имел в виду твои тетради, Эван.

— Ах, это. Да, пожалуй. Годы…

— Сколько их у тебя всего, по твоим прикидкам?

— Я пишу с самого детства. Даже если там полная ерунда, неудачный материал постоянно прибавлялся. И накапливался.

— Впечатляет. — Боб покивал головой. — Столько труда.

Промис подошла к моей решетке и наклонилась поближе. Я решил, что она хочет мне что-то прошептать, чтобы не услышал Боб, который стоял буквально в паре метров. Вместо этого она протянула губы и поцеловала меня. Как выяснилось, размер ячейки в сетке идеально подходит для четырех губ — то есть для нас двоих. Очень быстрый поцелуй, почти формальность; но я принял его как бедняк принимает крошку, упавшую в ладонь. Только сейчас я понял, как нужен мне был этот поцелуй, каким бы незначительным или даже сестринским он ни оказался. Иногда ничто так не ободряет, не служит признаком неизменности некоторых вещей, как обычный поцелуй.

— Я принесла бутерброды. — Она показала нам коричневый бумажный пакет. — Может, выключим телевизор?

Мы с Бобом как раз смотрели «Дженни Джонс» — плохая привычка, которая появилась во время наших свиданий, еще до того, как мы поменялись местами. (Обычно мы придерживались более качественных ток-шоу.) Это был повтор, потому что все зрители сидели в масках для Хэллоуина. Сама Дженни, в платиновом парике, выглядела как Мэрилин Монро без бюста. В данный момент она с придыханием расспрашивала парочку на сцене, когда они впервые начали изменять друг другу. Судя по всему, началось все в Кливленде.

Я выключил телевизор. Боб вежливо указал Промис на единственный стул, но она только покачала головой. Поэтому Боб сел сам. Он повернул стул спинкой вперед и оседлал его, как потрепанный жизнью частный детектив, ведущий расследование.

— Ну, как у вас дела?

Мы оба промолчали. Я откашлялся. Я ждал, пока Боб начнет, а он ждал меня. Не знаю, как он, а я чувствовал себя неловко и на удивление скованно.

— Боб проводит много времени наверху, — наконец сказал я.

— Я пытался понять Эвана. Влезть в его ботинки, так сказать.

— И как, получается?

— Более или менее.

— Пообедаем? — Она потрясла пакетом, который все еще держала в руках.

— Что получается? — Я посмотрел поочередно на Промис и на Боба, а потом на его собственные, между прочим, ботинки. Черные ботинки на молнии. Я не мог избавиться от мысли, что они молчат, как два заговорщика. Они не то чтобы ждали, пока другой ответит, а скорее рассчитывали, пока мой вопрос исчезнет сам по себе.

Не знаю, чего ждал я. Салюта? Мастер-класса, трехсторонней дискуссии по вопросам похищения людей и его последствий на психику похитителя и жертвы? Какого-нибудь разъяснения, что же, черт побери, происходит, или признаков того, что мы все сбиты с толку?.. Или сбит только я?

— А ты, Эван? — спросила Промис, открывая бумажный пакет. — Чем ты занимался?

— Я? Писал как проклятый. И гадал, что делает Боб, когда его нет здесь, внизу.

— Ты специально поигрываешь револьвером?

— Поигрываю? — Боб посмотрел на оружие, будто только что заметил, что оно существует.

— Да, каждый раз, как спускаешься.

— Боишься?

— Немного. По большей части я гадаю, намеренно ли ты это делаешь.

— Чтобы напугать тебя? Нет, это не главное.

— А что для тебя главное?

Боб посмотрел наверх, на потолок, затем прикрыл глаза рукой, которой сжимал револьвер. Он думал. Или просто хотел создать такое впечатление? С каждым визитом Боб становился все загадочнее.

— Я не импульсивный человек. Ты это знал?

— Нет, не знал. — Здесь я немного лукавил.

— Так вот, я не импульсивный.

— А Ллойд?

— Ллойд? — Боб нахмурился. — Мы были знакомы уже два года, прежде чем я сделал ему предложение за столиком в «Дин и Делука». Спать с мужчиной еще не значит быть импульсивным.

— Но ты женат. Он покивал.