— Нада, — тихо сказала она своему карлику, спрятавшемуся в складках ее накидки, — заклинаю тебя, посмотри! Он еще жив?

— Посмотрите сами, сударыня, — вновь прозвучал суровый голос г-жи де Терранова, — наберитесь же мужества, если хотите быть достойной вашей короны!

— О, я умираю! — прошептала Мария Луиза, действительно почувствовавшая, что силы оставляют ее.

Король услышал ее наконец.

— Мария Луиза, — произнес он, — сегодня ты определенно не стараешься нравиться мне. Такого красивого зрелища не было никогда! Де Асторга — настоящий храбрец, достойный потомок Сида. Ты собственноручно возложишь венок на его голову.

— На его голову? Значит, он не умер?

— Герцог сражается как лев, как благородный испанец; конечно, это он, я узнаю его по бандерильям. Вот он только что убил быка, который, между прочим, отчаянно сопротивлялся. Браво, торо! Браво, де Асторга!

От руки герцога пали четыре быка. По счастливой случайности он сам не получил ни одной царапины, но отвратительная резня продолжалась весь день. В перерывах приносили варенья, шоколад, другие сладости, и несчастной королеве приходилось пробовать их, хотя она чувствовала, что ее вот-вот вырвет.

Наконец, бой закончился. Герцог, весь забрызганный кровью, подошел, чтобы принять из рук королевы награду, которую она, отвернувшись, протянула ему дрожащей рукой. Де Асторга поцеловал венчавшую его руку, и вновь загремели аплодисменты.

В ту минуту, когда королева покидала амфитеатр, у нее на пути оказался сеньор лет пятидесяти, очень гордый на вид и одетый по французской моде; он низко склонился перед ней. Рядом с этим человеком стоял другой вельможа, но в испанском костюме; и в том и в другом ей показалось что-то знакомое. Мария Луиза взглянула на этих сеньоров мельком — волнение все еще не покидало ее, — тем не менее этого оказалось достаточно для того, чтобы по возвращении во дворец она поинтересовалась, кто они.

— Один, тот, у кого хватило здравомыслия надеть испанский костюм, — маркиз де Фламаран. Он сеньор благовоспитанный и потому предпочитает соблюдать обычаи и следовать требованиям моды, принятым у людей, к которым он приехал с визитом.

— А другой?

— Другой — человек совсем иного склада, о нем ничего такого не скажешь. Он живет в Испании уже много лет, но сохранил и внешние признаки, и манеры французов. Кстати, он ваш родственник, сударыня.

— Родственник? Здесь? И я его не видела, даже незнакома с ним! Но кто же это может быть?

— Он незаконный сын покойного Месье, брата короля Людовика Тринадцатого, граф де Шарни.

— Сын Луизон?

— Он самый.

— О, я хочу встретиться с ним.

— Ваше величество, он не принят при дворе.

— Не принят при дворе, но почему? Бастарды французского королевского дома могут держаться на равных с самыми могущественными принцами.

Подробности, приведенные выше, изложил королеве маркиз де Лос Бальбасес. Он не осмелился противоречить Марии Луизе и потому лишь добавил:

— Ваше величество, граф де Шарни беден.

— Неужели мадемуазель де Монпансье не позаботилась о своем брате? А госпожа де Гиз и герцогиня Моденская?

— Мне кажется, всем, что граф имеет, он обязан щедротам Мадемуазель.

— Судя по всему, он обязан немногим, ибо она не дает ему того, что необходимо для поддержания его ранга при дворе. Маркиз, завтра утром я хочу принять графа де Шарни, пусть его известят об этом.

— Я обязан предупредить о его визите главную камеристку, ваше величество.

Королева покраснела — ей только что напомнили, что она собой не распоряжается и в собственном королевстве зависит от этой заносчивой женщины, присвоившей себе право возражать ей и командовать ею.

— Я поговорю об этом с королем, — вздохнув, сказала Мария Луиза.

Она опасалась, что король не окажется или не захочет оказаться сильнее главной камеристки в подобных обстоятельствах.

Граф де Шарни, действительно, был признанный сын Месье, Гастона, и хорошенькой девушки по имени Луи-зон, которая в течение нескольких лет оставалась его любовницей.

На первых порах она служила фрейлиной у Мадам, именно тогда Месье и заметил ее. Девушка довольно долго сопротивлялась ему, и Месье именно из-за этой неуступчивости влюбился в нее без памяти. Луизон, хотя и любила Месье, была порядочной девушкой и потому сбежала в Тур, подальше от всех искушений.

Очень скоро Месье последовал за ней, сначала под предлогом какой-то миссии, затем, если не ошибаюсь, он был отправлен туда в изгнание. Луизон дрожала от страха, оказавшись с ним наедине, и почувствовала, что скоро уступит, прежде всего потому, что Месье был несчастен. Девушка была красива, очаровательна, к тому же добра и умна. Месье любил ее больше всех других женщин, за исключением второй Мадам, которую он похитил; но помимо всего прочего, как я узнала из одного разговора с моим отцом, герцог, скорее всего, любил Луизон, следуя свойственному ему духу противоречия.

От этой связи родился мальчик, которого на протяжении всего его детства называли просто «сын Луизон»; Месье был большой эгоист, он совсем не заботился о ребенке и бросил бы его, если бы не Мадемуазель, столь же наделенная духом противоречия, как и ее отец. Однажды, поссорившись с ним, она решила подшутить над родителем и взяла ребенка к себе, признала как брата, купила ему поместье Шарни, присвоила мальчику это имя вместе с титулом шевалье, затем сделала его графом. Мадемуазель воспитывала его на свои деньги, даже купила ему полк.

Добрые чувства к графу де Шарни не ослабевали все то время, пока она была в ссоре с Месье, но несколько утихли после их примирения и заметно сошли на нет со смертью герцога Орлеанского. Использовав как предлог какие-то безрассудства бастарда, свойственные молодости, Мадемуазель почти совсем отказалась от бедняги. Устав добиваться признания во Франции, где его гнали отовсюду, граф уехал искать счастья в Испанию, но и эта страна не принесла ему большой удачи.

Он буквально прозябал в то время, когда его заметила королева; вечером она заговорила о нем с королем.

Тот выслушал Марию Луизу с подчеркнутым безразличием, и как только она выразила желание принять графа, выразил крайнее удивление и запретил ей это делать.

— Как! — воскликнула Мария Луиза. — Ты запрещаешь мне встречаться с двоюродным братом моего отца?

— Он бастард, он пропитан французскими идеями и будет способствовать лишь укреплению их в тебе.

— Он беден, государь, и это позор для меня и моих родных.

— Для его родных — возможно, что же касается тебя, то у испанской королевы нет иных родственников, кроме тех, кто имеет отношение ко мне.

— О ваше величество! Неужели, чтобы быть королевой Испании, надо попирать законы природы?