Давно я не видела такого искреннего удивления, как в глазах той пары, которую мы застигли в весьма легкомысленном положении под одной лестницей, и того юноши, который, кажется, пытался вымогать деньги, загнав мальчишку помладше в темный узкий проулок и размахивая куском арматуры. Юношу, как, впрочем, и его жертву, Доктор К. чуть не растоптал, потому что в проулке было не разминуться, а перед парой мы немного даже извинились, правда, уже пробежав метров двадцать, так что остается только надеяться, что ветер донес до их слуха наши глубочайшие сожаления по поводу случившегося.

После четверти часа беготни, усталые и злые, мы остановились у какого-то чахлого сквера, чтобы обсудить дальнейший план действий. Я настаивала на обращении в полицию и чешское консульство. Доктор К предлагал еще немного прочесать квартал, а потом вернуться на исходную позицию и подождать. Мы немного поспорили, а потом Доктор К. поднял палец и прислушался. Из парка отчетливо доносился знакомый голос. Мы рванули на ориентир, и глазам нашим предстала, не побоюсь этого слова, идиллия. Посреди сквера стояла скамейка. На скамеечной спинке, за полным отсутствием сиденья, расположилось несколько заросших и грязных людей, которые, судя по всему, завтракали. Жуя бутерброды и передавая друг другу бутылку с чем-то явно горячительным, они внимательно наблюдали за Солнечным Л., который ходил перед ними по дорожке и на английском что-то весьма эмоционально объяснял, время от времени чертя палкой на песке. Причем делал он это с таким увлечением, что не заметил нашего появления. Время от времени он обращался к почтенной аудитории, и почтенная аудитория, уловив вопросительную интонацию, серьезно кивала. Иногда Л. это устраивало, иногда не очень, и он снова пускался рассказывать.

– Гигант, – сказал Доктор К. по-чешски громко и злобно, и благодарные слушатели Л. едва не попадали со своего насеста, а один явственно икнул, на время придав легкому северо-восточному бризу аромат дешевого алкоголя и лука. – Гигант духа, чтоб у тебя все макрофаги сдыхали в пробирках на вечные времена, а сам ты покрылся диатезом до затылка! Ты что, не знаешь, где ты находишься?!

Л. выглядел смущенным.

– Понимаете, – объяснял он, – мне тут в голову мысль пришла, ну я и пошел ее подумать (как вы помните, Солнечный Л. предпочитает для раздумий самые неподходящие и шумные места). А тут вот люди. Слушайте, я нам придумал тему для гранта, да такую, что вы закачаетесь! – и он сделал попытку вернуться к объяснениям, от чего был удержан твердой рукой Доктора К.

– Благородные доны, – Доктор К. решительно обернулся к зрителям, – на сегодня научную сессию будем считать закрытой, поскольку у докладчика срочные дела. Можете приступать к дискуссии. Если есть вопросы, задайте их друг другу. Скузи а бон джиа.

Покончив с формальностями, Доктор К. невежливо ткнул коллегу тяжелой катушкой под коленки, и, игнорируя ропот разочарованных поклонников таланта Солнечного Л., не понявших, естественно, ни единого слова ни из прочитанной им лекции, ни из того, что сказал Доктор К., мы покинули сквер, а потом и опасную фавелу.

Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать вам о Бразилии. Мы послали в лабораторию открытку с видами Бразилии и коллективным приветом, мы напробовались странной и очень вкусной еды, мы нагулялись под оранжевой громадной луной, выкатывавшейся каждый вечер из-за Сахарной горы в небо над Копакабаной, мы до смерти натанцевались самбы на Ипанеме, немного погоняли с бразильскими мальчишками в ночной футбол, сто раз промерзли на ветру и согрелись под щедрым бразильским солнцем, наобщались со своими коллегами, наслушались нового из своей и смежных специальностей, напились соков, добытых из фруктов, названия которых нам ни о чем не говорили, а порой даже не переводились на английский, узнали, как по-португальски будет огурец. Мы написали на песке аршинными буквами и сфотографировали для истории название нашего центра и нашей лаборатории, мы перезнакомились со всеми псами на Копакабане, мы нашли в песке часы, которые даже шли, только непонятно, по какому времени. Словом, мы сделали все, что в наших силах, чтобы насладиться Бразилией и запомнить ее навсегда на тот случай, если нам не доведется в нее вернуться.

А открытка с приветами из Рио пришла через две недели после нашего возвращения в Прагу, и лаборантки повесили ее напротив окна, за которым моросил грустный октябрьский дождь. Впрочем, нам было уже совсем не до дождя: пришло время возвращать долги чести, связанные как раз с поездкой в Бразилию.

Как вы помните, Дэни, наш завотделением, никого не спрашивая, зарегистрировал нас на симпозиум в Бразилии. Да не просто зарегистрировал, а как активных участников, то есть с тезисами, стендовыми докладами и устными выступлениями – цирк на выезде, танцевальный коллектив Игоря Моисеева, а не серьезная лаборатория. И объявил он нам об этом посреди рабочего угара и всеобщей занятости, когда отвлекаться на какие-то доклады, а уж тем более выпадать из рабочего процесса на две недели было ох как некстати. С другой стороны, Бразилия манила и звала, так что, обдумав за и против, все зарегистрированные на конференцию крякнули, плюнули, самовольно увеличили свой рабочий день и приступили к созданию докладов. Но прежде мы озаботились страшной местью Дэни, чтобы в следующий раз светлая мысль посоветоваться, кого и куда отправлять, не обходила его голову стороной.

И с гордостью могу утверждать, что выбранный нами способ отомстить был столь коварен и жесток, что любой корсиканец съел бы свое фамильное ружье от зависти.

Дело в том, что наш завотделением дружит со штатным психологом нашего же медицинского центра. Мало того что они немного родственники по линии своих жен, так они еще и играют в баскетбол за одну любительскую команду и пиво после игр тоже пьют вместе, а, как известно, спорт и пиво объединяют людей покрепче семейных уз. Так вот, первым визит штатному психологу нанес Докторант В.

– Доктор, я в отчаянии, – начал он свою исповедь, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету.

Психолог немедленно оживился, поскольку работа у него, надо сказать скучная: уж сколько раз он тихо, но внятно сетовал на то, что все мы слишком психологически устойчивы и непозволительно совместимы – ни тебе скандалов, ни интриг, ну просто совершенно безнадежны как источник работы и повод для размышлений. Что там ставить эксперименты – на нас банальную статистику собрать и срез здоровой популяции сделать и то невозможно: один раз Дэни разрешил психологу раздать нам анкеты и на планерке сообщил, что каждый не заполнивший этот стостраничный талмуд будет лишен сладкого и доступа к цитометру. Сладкое бы ему еще простили, но цитометр – никогда. В результате психолог получил такие анкеты, что даже при свете дня в них заглядывать было страшно, не говоря уж о том, чтобы на ночь читать. Согласно этим анкетам, в отделении собрались исключительные маньяки со склонностью к нанесению тяжелых телесных повреждений всему, что движется, и тем более всему, что пытается вступить с ними в вербальный контакт. Некоторые к тому же страдали тиками, вытесненными воспоминаниями, непреодолимыми комплексами и навязчивыми идеями, кому на что хватило фантазии и знаний по психиатрии. А уж описания кошмаров, еженощно отсматриваемых каждым в нашем отделении, приведенные на полях и оборотах анкет (со стрелочками и отсылками вроде “и вот тут он подкрадывается ко мне, а я пытаюсь бежать и не могу” – кривая стрелка, подпись под ней: “Продолжение смотри на странице 7”), могли бы без всякой корректуры служить сценариями для фильмов ужасов и, готова спорить на что угодно, все без исключения стали бы классикой жанра. Некоторые коллеги так разошлись, что выпросили у отдела кадров цветные фломастеры и обогатили свое повествование иллюстрациями. Но почему-то психолог не вдохновился и даже не бросился немедленно звонить в Голливуд, а, напротив, пришел насупленный и красный, бросил перед Доктором К. стопку анкет и сказал: