– Я, без сомнения, плохо расслышала, – оборвала его Марианна, – или же вы забылись до такой степени, что решили подменить вашего хозяина? И, между прочим, потрудитесь объяснить, кто вам позволил обращаться ко мне во втором лице, словно вы мне ровня? Придите в себя и прежде всего скажите, где князь? И как произошло, что донна Лавиния до сих пор не пришла ко мне?

Управляющий подтянул стоящее около него кресло и упал в него так грузно, что оно застонало под его тяжестью. Он пополнел после ужасной ночи, когда, оторванный от своих оккультных опытов, в ярости пытался убить Марианну. Римская маска, придававшая тогда его лицу некоторое благородство, заплыла жиром, и его волосы, еще недавно такие густые, заметно поредели, в то время как перстни, с претенционной щедростью покрывавшие его пальцы, буквально впились в них.

Но смех, который вызывал этот грузный стареющий человек, замирал на губах при виде его тусклого наглого взгляда.

«Взгляд змеи!» – подумала молодая женщина с дрожью отвращения перед выражавшейся в нем холодной жестокостью.

Недавняя улыбка исчезла, словно Маттео счел бесполезным прятаться за нею. Марианна поняла, что это – неумолимый враг. Поэтому она не особенно удивилась, услышав, как он пробормотал:

– Эта дурочка Лавиния! Можете помолиться за нее, если хотите! Что касается меня, то мне надоели ее иеремиады святоши, и я ее…

– Вы убили ее? – воскликнула Марианна, одновременно возмущенная и охваченная горем, тем более горьким своей неожиданностью, что добрая женщина занимала значительное место в ее сердце. – У вас хватило подлости напасть на эту святую, которая никогда никому не сделала ничего плохого? И князь не прикончил вас, как бешеную собаку, каковой вы являетесь?

– Для этого надо, чтобы у него была такая возможность, – вышел из себя Дамиани, вставая так резко, что тяжелый стол покачнулся и стоящие на нем золотые предметы столкнулись и зазвенели. – Я начал с того, что избавился от него! Пришло и мне время занять место, принадлежащее мне по праву старшинства! – добавил он, при каждом слове стуча кулаком по столу…

На этот раз удар достиг цели… Так резко, что Марианна со стоном ужаса даже попятилась.

Убит! Ее странный супруг убит!.. Убит князь в белой маске! Убит человек, который грозовым вечером взял в свою ее дрожащую руку, убит великолепный всадник, которым, несмотря на все ее страхи и неуверенность, она восхищалась!.. Это невозможно! Судьба не могла сыграть с ним такую подлую шутку.

Едва шевеля губами, она промолвила:

– Вы лжете!

– Почему же? Потому что он был хозяин, а я раб? Потому что он вынудил меня к униженной, раболепной, недостойной жизни? Может быть, вы скажете, какая достойная причина могла помешать мне устранить эту марионетку? Я ни секунды не колебался перед убийством его отца, потому что тот довел до гибели женщину, которую я любил! Почему же я должен был пощадить того, кто явился первопричиной другого преступления? Я оставлял ему жизнь, пока он не мешал мне, пока я не был готов! Но с недавнего времени он стал мне мешать!

Отвратительное чувство ужаса, гадливости и разочарования, а также, странное дело, сострадания и горя охватило молодую женщину. Все это было нелепым, бессмысленным и глубоко несправедливым. Человек, который добровольно согласился дать свое имя незнакомке, беременной от другого, пусть даже Императора, человек, который принял ее, окружил роскошью и драгоценностями, кроме того, спас ее от смерти, не заслужил быть убитым руками безумного садиста.

На мгновение, благодаря непогрешимой точности ее памяти, Марианна вновь увидела удаляющийся среди ночных теней парка двойной силуэт великолепного коня и его безмолвного всадника. Каким бы ни было скрытое уродство мужчины, он представлял тогда вместе с животным образ необычайной красоты, созданный силой и изяществом, навсегда запечатлевшийся в ее душе. И мысль, что этот незабываемый образ навеки уничтожен отверженным, погрязшим в пороках и преступлениях, была до такой степени невыносимой, что Марианна инстинктивно поискала вокруг себя какое-нибудь оружие. Она хотела свершить правосудие, немедленно, над этим убийцей. Она обязана это сделать ради того, кого – она теперь знала – ей нечего было бояться, кто, может быть, любил ее! Не заплатил ли он жизнью за свое вмешательство тогда ночью, в парке? Но сверкавшие на столе изящные ножи с золотыми лезвиями не годились для этого. Сейчас единственным оружием для княгини Сант’Анна остались слова, однако ими не поразишь этого отверженного, вряд ли особенно чувствительного к ним. Но продолжение последует, и Марианна про себя прошептала торжественную клятву. Она отомстит за своего супруга…

– Убийца! – бросила она с отвращением. – Вы посмели убить человека, который доверял вам, того, кто полностью отдал себя в ваши руки, своего хозяина!

– Здесь нет больше другого хозяина, кроме меня! – закричал Дамиани пронзительным фальцетом. – Это восстановление справедливости, ибо у меня было бесконечно больше прав на титул князя, чем у этого никчемного мечтателя! Вы не знали его, бедная дурочка, и это извиняет вас, – добавил он с самодовольством, которое довело до предела раздражение молодой женщины, – но я тоже Сант’Анна! Я…

– Я все знаю! И чтобы быть Сант’Анна, недостаточно, чтобы от деда моего супруга забеременела несчастная полусумасшедшая, которая к тому же не противилась своему бесчестию! Надо иметь сердце, душу, достоинство! Вы же, вы только отверженный, недостойный даже ножа, которым вас зарежут, гнусное животное!..

– Довольно!

Он взвыл в пароксизме ярости, и его побледневшее жирное лицо залило желчью, но удар был нанесен, и Марианна с удовлетворением отметила это.

– Довольно! – повторил он. – Кто вам сказал все это? Откуда вы знаете?

Он говорил так, словно ему не хватало воздуха и он задыхался.

– Это вас не касается! Я знаю, и этого достаточно вполне!

– Нет! Придет день, когда вы мне скажете! Я сумею заставить вас говорить… ибо… теперь вы будете повиноваться мне! Мне, вы слышите?

– Перестаньте молоть вздор и менять роли. Почему это я буду вам повиноваться?

Злая улыбка скользнула по его искаженному лицу. Марианна ожидала язвительного ответа. Но так же внезапно, как он возник, гнев Маттео Дамиани исчез. Его голос обрел нормальное звучание, и он снова начал почти безразличным тоном – Простите меня. Я позволил себе вспылить, но есть обстоятельства, о которых я не люблю вспоминать.

– Может быть, но это не объясняет, ради чего я здесь, и поскольку, если я вас правильно поняла, отныне я… свободна в своих действиях, я буду вам признательна за прекращение нашей бесцельной встречи и возможность покинуть этот дом.

– Об этом не может быть и речи. Не думаете же вы, что я приложил столько усилий, чтобы вас доставили сюда, оплатив дорогой ценой многочисленных, вплоть до ваших друзей, сообщников, ради сомнительного удовольствия сообщить, что ваш супруг больше ничего не может вам сделать?

– Почему бы и нет? Не думаю, чтобы вы решились написать в письме, что вы убили князя. Ибо это так, не правда ли?