Мы стояли перед одноэтажным пластмассовым домом, в котором жил Андрей. Не стану описывать вам этот дом – вы все его отлично знаете: там теперь филиал мемориального музея А. Светочева.

Мы вошли. Нас встретила Нина. Она очень похорошела с той поры, когда я расстался с нею. Правда, она была бледна, но и это ей шло. Плечо у неё, видно, болело сильно, но она крепилась. Я познакомил её с Надей. С огорчением я заметил, что они друг другу не понравились. Не то чтоб между ними возникла неприязнь – нет, они просто не нашли общего языка. И даже когда Надя на память продиктовала исправленную мною статью Андрея, Нина нисколько не восхитилась её феноменальной памятью. Сама же статья понравилась и Нине и Андрею.

После ужина Надя сразу же ушла спать в отведённую нам комнату. Нина осталась в столовой-гостиной, а мы с Андреем пошли в его рабочую комнату. Он засел за какие-то чертежи и таблицы, я же принялся рассматривать его альбом с марками. Это длилось довольно долго.

– Иди-ка лучше спать, – сказал я Андрею, – утро вечера мудрёней. И потом есть такая старинная пословица: перед смертью не надышишься. Только не пойми её буквально.

– Ты завтра увези этот альбом с собой, – проговорил Андрей. – Если что-нибудь со мной случится – бери себе. А если всё будет в порядке – верни. Чур, не зажиливать!

– Ладно, возьму, так и быть, – ответил я. – И честно верну. Очень нужны мне твои аляповатые зверюшки!

– От портретника слышу! Бей портретников! – Он вскочил со стула, схватил с дивана подушку и ударил меня по голове. Я схватил другую подушку – и началась катавасия, как в старину говорилось.

– Развозились, как маленькие! – с притворной строгостью сказала Нина, войдя в комнату. – Весь дом трясётся.

– Не мешай, Нина, идёт бой между добром и злом! – крикнул Андрей, принимая мой очередной удар подушкой и пытаясь нанести мне ответный.

В это время кто-то постучал в наружную дверь. Я сразу догадался, что это какой-нибудь механизм: Люди имели право входить без стука.

– Можно, – сказал Андрей, выходя в прихожую.

Дверь открылась, и в клубах морозного пара появился УЛИСС.

– Срочное сообщение, – изрёк он. – В суперреакторе номер три обнаружил неполадку типа альфа триста двадцать один.

– С этим надо обращаться к ЭЗОПу[32], – строго сказал Андрей. – Сколько раз говорил, что вопросы, степень важности которых ниже градации В, меня не интересуют.

– Выслушал. Иду к ЭЗОПу, – бесстрастно ответил УЛИСС и вышел, аккуратно закрыв за собою дверь.

– Удивительно бестолковы эти УЛИССы, – посетовал Андрей. – Горе мне с ними. И когда наконец мы избавимся от этой допотопной техники!

Не прошло и минуты, как наружная дверь снова открылась и в прихожую без стука вошёл другой агрегат. Он был невелик – ростом с десятилетнего ребёнка; за плечами его поблёскивали сложенные крылья.

– Почему вы вошли без стука? – строго спросил я его. – Много воли вашему брату-агрегату дают!

– Мне разрешено без стука, – с некоторой обидой ответил механизм и затем, обратясь к Андрею, сообщил: – Накопление субстрата идёт нормально. Но в главном корпусе, в узле дельта сто семнадцать обнаружил неполадку типа А двадцать один.

– Сейчас иду, – ответил Андрей. – Затем, обратясь ко мне, сказал: – Это ЭРОТ[33] – новинка нашей техники. Ему разрешено входить без стука. А ты не хочешь посмотреть Главный корпус?

– Почему же нет, охотно посмотрю, – с готовностью ответил я, чтобы не огорчать Андрея.

– Я тоже, пожалуй, пройдусь с вами, – сказала Нина. – Похожу – может, и плечо пройдёт.

– Ничего себе способ лечения, – молвил я, набрасывая Нине на плечи синтемовую шубку. – Медицина на уровне шаманов. Тебе надо просто вызвать Врача.

Но она пропустила мои слова мимо ушей – это было в её духе.

Мы вышли из дому на мороз. Красный вращающийся прожектор горел на мачте, и весь остров был залит красноватым тревожным светом. Впереди нас молча шагал странный агрегат со сложенными крыльями. В нём чувствовалась какая-то неприятная самостоятельность, даже самоуверенность.

– Мы отлично знаем дорогу, – сказал ему Андрей, – а вот в Главном корпусе надо включить свет.

ЭРОТ легко оттолкнулся от земли, расправил крылья и полетел. Вскоре в Главном корпусе зажглись окна.

Когда мы вошли в это здание, меня поразила его величина; снаружи Лаборатория не казалась такой большой. Огромный, ярко освещённый зал уходил вдаль. По обеим сторонам прохода стояли какие-то чудовищные машины и сооружения. У приборов, следя за циферблатами, молча стояли дежурные УЛИССы. Вверху, под прозрачной крышей, где переплетались тысячи кабелей и трубопроводов, беззвучно летали два ЭРОТа.

Андрей пошёл в дальний конец зала, и вскоре его не стало видно, он совсем затерялся в этом механизированном пространстве.

Нина подвела меня к столу-пульту, на котором было множество цветных кнопок, и села в кресло.

– Вот здесь я завтра буду работать, – беспечно сказала она. – Буду нажимать кнопки.

– А ты не запутаешься? – спросил я.

– Нет, ведь есть схема. – Она вынула из выдвижного ящика большую, наклеенную на картон таблицу. – Вот здесь всё показано. Ребёнок – и тот не спутает.

Действительно, на таблице были изображены те же самые кнопки, что и на пульте, и указано время, когда надо нажимать на каждую из них.

– А это что за большая красная кнопка?

– Это кнопка критического перепада. Та самая.

– И ты нажмёшь её?

– Нажму, – улыбнулась Нина.

– У тебя совсем больной вид, – сказал я. – Очень болит плечо?

– Побаливает, – неохотно призналась она. – Но завтра всё пройдёт.

– А если не пройдёт?

– Тогда придётся вызывать Добровольца. Но я всё равно останусь на острове.

Утром меня разбудила Надя.

– Вставай, иди завтракать. Я уже позавтракала. Скоро нам надо отправляться домой.

Я встал, глянул в окно. За ночь потеплело, шёл снег. На фоне ярко-жёлтой башни отстойника он был хорошо виден. Уже рассветало, но тревожный красный свет вращающегося прожектора по-прежнему падал на остров моего имени. Было очень тихо.