– Ничего. Она мне нравится.

– Хорошо сосет?

Паломбо уже открыл рот, но я жестом остановила его:

– Предпочла бы отлизать твоей девушке, если она у тебя, конечно, есть, – грубо сказала я, верная привычке называть все своими именами.

Наступила тишина, а вернее – молчание: паузу заполнил грохот рэпа: Мос Дэф и его «С двух сторон черен»[45]. Трое воззрились на меня с удивлением.

– Так ты, значит, из этих? – наконец вымолвил Флавио.

– Из этих, из этих. Из тех самых, – ответила я.

Я глядела ему в глаза, не моргая, и не отвела взгляд, даже когда поднесла к губам стакан. Этот путь, подумалось мне, ничем не хуже любого другого. Флавио сам задал маршрут.

– И чего – тебе в самом деле нравятся бабы? – спросил он.

– А неаполитанские райтеры в самом деле все такие придурки?

Он стал беспокойно озираться, проверяя, не расслышал ли за грохотом музыки мои слова еще кто-нибудь. Бруно захохотал и предавался этому занятию до тех пор, пока Флавио злобным взглядом не заткнул кузену рот.

– Тебя Лекс вроде бы зовут, да?

– Да.

– Ты, Лекс, на задницу себе приключений ищешь.

Нет, путь не тот, сообразила я. Не туда свернула. И покуда я в молчании бранила себя за тупоумие, на стойке появились еще четыре стакана. На бороденке Флавио повисли клочья пивной пены.

– Тебе платят за это или ты так – из любви к искусству?

– Платят, – отвечала я.

– Много?

– Прилично.

– Она – крупная специалистка, – благодушно объяснил Паломбо.

– Ага, – подтвердил кузен Бруно, вряд ли имевший хоть какое-то представление о том, кто я такая.

– В чем же она специалистка? В сыске и розыске?

– Можно и так сказать, – сказала я. – Ищу людей. И книги. Уже много лет работаю в сфере искусства.

Флавио смастерил на лице пренебрежительную улыбку. Улыбку посвященного. Причастного тайнам.

– Сейчас искусством что хочешь называют.

– В этом мы с тобой сходимся.

Возникла пауза секунд на пять. Опять заполненная музыкой.

– Все хотят найти Снайпера.

– Знаю. Только намерения у всех разные. Мне поручено передать ему кое-что. Деловое предложение. Я должна увидеться с ним и кое-что ему рассказать. Больше мне ничего не надо.

По правде говоря, мне еще надо было в уборную, но этого я не сказала. Момент был не тот. Я взглянула на граффити Снайпера, украшавшее стену:

– Когда он это сделал?

Ответ пришел не сразу. Знаю, где ты живешь, сообщил по-итальянски рэпер, и от его усиленного динамиками голоса подрагивал пластиковый стакан у меня в руке. Чунда-чунда! Знаю, где ты живешь, скоро приду к тебе. Потому что ты мне завидуешь. Потому что у меня лучшие телки, лучшие стены. Чунда-чунда. Знаю, где ты живешь. Чунда-чунда. Вот же козел.

Флавио улыбался сдержанно. Уклончиво. Так, словно работа принадлежала ему.

– Его нет в Неаполе, – вымолвил он наконец.

Я вздохнула, почувствовав непритворную усталость. В который уж раз приходилось все начинать сначала.

– Я предпочла бы, чтобы он мне сам это сказал.

– Чтобы он тебе сказал чту?

– Что его нет в Неаполе.

Флавио звучно отхлебнул пива, прищелкнул языком, утер губы и подбородок тылом ладони. Поочередно взглянул на Бруно и Паломбо, словно призывая их в свидетели моей неслыханной дерзости.

– Снайпер не принимает никаких деловых предложений. Многие уже пытались…

– Я хочу увидеться с ним. И пусть он решает.

Флавио, все еще держа порожний стакан у рта, свободной рукой цапнул меня за бедро.

– Никогда еще не пялил лесбияночку…

Я залпом допила свой стакан. Потом смяла его в кулаке, превратив в остроугольный шипастый кусок пластика, и поднесла к горлу Флавио.

– А вот мне приходилось расписывать рожу всякой мрази.

И едва успела договорить, как Бруно стремительно юркнул мимо меня к выходу на улицу, а Нико Паломбо потащил меня туда же. Я выскочила из кафе и, обернувшись, увидела, что Флавио последовал за мной. Я запустила руку в сумку, нащупывая там перцовый баллончик.

– Больно ты нахальная для бабы, – сказал он, остановившись на пороге.

– Да пошел-ка ты… – отвечала я. – Идиот.

Паломбо продолжал тащить меня вниз по улице, к площади.

– Спятила, что ли? – возмущенно повторял он. – Рехнулась?

Я расхохоталась, давая выход накопившемуся за последние полчаса напряжению. Безудержно и возбужденно. Какой-то абсурд, подумалось мне. Тупик, куда ни сунься. И я чувствовала себя, как муха, снова и снова бьющаяся в оконное стекло. Маурисио Боске, Бискарруэс, Снайпер… Какая-то неимоверно разросшаяся ерунда… И впервые за все это время возникло у меня искушение признать себя побежденной.

Происшествие мы с Нико продолжали обсуждать в такси. «Граф» Онорато хранил молчание и по виду был всецело занят рулением, но в зеркале, среди мельтешения уличных огней, я иногда встречала его изучающий взгляд. Паломбо попросил высадить его на площади Данте: там мы с ним невесело распрощались, договорившись назавтра пообедать вместе и поболтать о его работе.

– Ты уж извини меня, Нико, что так получилось.

– Да ладно, не переживай… Ты не виновата. Неаполь – еще и такой вот городок.

Я видела в свете фонарей его удаляющуюся фигурку в толпе прохожих, а когда зажегся красный, мой водитель, нагло нарушив правила, развернулся в совершенно неположенном месте, чтобы оказаться на улице Толедо. Двое полицейских у патрульного автомобиля наблюдали за маневром, безмятежно заложив руки за спину, и даже не подумали вмешаться и пресечь. «Граф» Онорато по-прежнему поглядывал на меня в зеркало заднего вида.

– Вы правда интересуетесь этим делом? – спросил он наконец. – Граффити, в смысле?

– Правда, – смиренно приемля свой удел, ответила я. – Правда интересуюсь. Хотя мне что-то не везет.

– Снайпер?

Я удивилась, услышав от него это имя, но тут же сообразила, что пока мы катили от Монтекальварио, он был невольным свидетелем нашего с Нико разговора, где слово «Снайпер» повторялось постоянно.

– Снайпер, – подтвердила я. – Вы знаете, кто это?

Вспыхнувший светофор окрасил зеленым римский профиль – орлиный нос и слегка взбитый кок на лбу.