который раз сказав себе, что ее ребенок не унаследует от помешанного короля ровным счетом ничего.

Сэр Клиффорд долго не появлялся, а когда вошел, казался на редкость обеспокоенным: остановился на пороге, скользнул настороженным взглядом по стенам, изучая каждую мелочь, пытливо вгляделся в лицо каждой из фрейлин и чуть дольше задержал взор на лице первой дамы.

Потом, не сказав ни слова, приблизился к ступеням, застланным алыми коврами, — эти ступени вели на возвышение, где стояло ложе королевы под голубым пологом. Здесь, у постели, он, звякнув шпорами, опустился на одно колено и замер.

Маргарита, казалось, дремавшая, вскинулась от этого звука, огромные глаза ее распахнулись, сверкнули синим огнем на бледном исхудавшем лице, и с ее губ бессознательно сорвалось:

— Лорд Сомерсет?

Клиффорд склонил голову, явно удрученный:

— Увы, это только я, миледи.

Она поняла, что ошиблась. Сон не стал явью, и Сомерсет не приехал… Фрейлины помогли королеве сесть на постели, обложили шелковыми подушками, застелили ложе драгоценным покрывалом, шитым диковинными узорами, и тогда Маргарита Анжуйская отпустила их. Последней вышла графиня д'Амбрей, и когда дубовая дверь закрылась, королева улыбнулась:

— Почему ваш голос так печален, милорд? Увы, это только вы? Я рада вам всегда, ибо один ваш вид убеждает меня, что существует на свете настоящая преданность. — Меняясь в лице, становясь серьезной, королева решительно произнесла: — А теперь расскажите мне обо всем без утайки, сэр рыцарь, ничего не смягчая, не щадя меня ни в коем случае… так, чтобы позже я не была застигнута врасплох каким-нибудь неведомым мне обстоятельством.

Ей показалось на миг, что Клиффорд нынче выглядит более встревоженным, чем обычно, много взглядов бросает по сторонам, словно ждет нападения. Впрочем, это можно было приписать трудностям положения, в котором все ланкастерцы находились. Клиффорд стал говорить, как всегда, кратко, быстро и уверенно, и она забыла о своем первоначальном наблюдении.

Из того, что он говорил, можно было составить очень невеселую картину. Лондон почти полностью был взят йоркистами, столичная чернь им симпатизировала. Впрочем, на чернь Маргарита Анжуйская всегда мало обращала внимания, но вот пэры — они, по-видимому, тоже не были ей надежной поддержкой. Клиффорд назвал имя Джона Стэнли, великого судьи Уэльса, который открыто переметнулся на другую сторону. Были вельможи, подобные епископу Илийскому, — они колебались и от них можно было ожидать любых сюрпризов. Среди пэров царил разброд, в души ланкастерцев закралось сомнение. Граф Уэстморленд, глава рода Невиллов, отец Сесилии Йоркской, раньше явно склонявшийся в сторону Маргариты Анжуйской, теперь вел себя двусмысленно, взвешивая все на весах выгоды, и торговался о чем-то со своими родичами-йоркистами, с которыми прежде враждовал. Уже ни для кого не было секретом, что король лишился рассудка, и повсюду поговаривали, что королева незаконно пытается захватить власть.

— Незаконно, — повторила Маргарита негромко. — Разве я не жена короля и не мать будущего короля?

— Король не может править. А права вашего сына, моя королева, еще должны быть признаны парламентом.

Маргарита на миг закусила губу: это была правда, парламент должен был признать ее сына и дать ему титул принца Уэльского, то есть законного наследника. Не глядя на Клиффорда, она быстро спросила:

— Где обретается нынче наш лорд-канцлер, сэр?

— По-моему, вот уже десять дней, как он не показывается в Вестминстере.

— Так, стало быть, архиепископ Кемп тоже взялся размышлять о том, какая сторона посулит ему больше выгод, — произнесла Маргарита. — Не удивлюсь, если он меня предал… впрочем, все равно, сэр Клиффорд, направьте к нему людей, пусть отдаст нам большую государственную печать — кто знает, может, он и вправду отдаст…

Помолчав, она спросила:

— Чего же осмеливается требовать его светлость Йорк?

— Требует, дабы вы, миледи, созвали Большой королевский совет и дабы этот совет решил, кто будет править Англией… — Желто-карие глаза Клиффорда сузились от ненависти: — Йорк прислал своего человека, некоего Фокенберга, бастарда…

— Да, я слышала о нем, — сказала Маргарита.

— Сей Фокенберг явился и ждет, когда вы выслушаете его. А пока ждет, ведет себя нагло и непочтительно, так, что ваши люди, моя королева…

— Мои люди?

— Да, в галерее целая толпа преданных вам лордов. Фокенберг испытывает их терпение. Я сдерживаю их, но, говоря по правде, будь моя воля, я перерезал бы горло не только Фокенбергу, но и Йорку, и всем его людям, всем его детям и даже лошадям в его конюшнях, чтоб и запах этой Белой Розы пропал навеки!..

Голос Клиффорда сорвался от ненависти. Бывало, Маргарита пугалась жестокости своего верного стража — ведь он не шутил, не бравировал, он действительно мог совершить то, о чем говорил, и были основания в этом убедиться. Но на этот раз лицо Маргариты не дрогнуло. Она не испугалась. Она думала о сыне, которого родила и которого любила сильнее всего на свете, и если для блага этого ребенка потребуется вся преданность и вся необузданная жестокость Клиффорд, — что ж, пусть будет так, она не станет его удерживать и не испугается его неистовства.

— Кто знает, — сказала королева в ответ, — возможно, настанет еще такой день, когда Йорки заплатят за все. А сейчас, сэр Хьюберт, нет причин впадать в отчаяние.

Его лицо будто окаменело на миг:

— Все складывается против вас, госпожа моя, а ведь я не пожалел бы жизни — ни своей, ни чужой — чтобы…

Она прервала его, полагая, что признания заходят слишком далеко:

— Вы сами сказали, что лорды, верные королю и мне, стоят в галерее. Не сомневаюсь, они знатны, могущественны и храбры. Если речь пойдет о войне, каждый даст своих людей для моего войска. Стоит ли отчаиваться? — Она вскинула голову: — По крайней мере, никто теперь не бросит мне упрек в бесплодии. У Ланкастеров есть наследник. А это значит, что Ричард Йорк никогда не получит корону.

— Вы великая женщина, госпожа моя, — сказал он, не скрывая восхищенной улыбки. — На вашем месте даже мужчина потерял бы силу духа, а вы по-прежнему стойки и сильны, и ничто вас не может сломить.

Маргарита какое-то время размышляла о Фокенберге. Сам его приход свидетельствовал, что Йорк еще не вполне в себе уверен, раз посылает людей для переговоров и желает торговаться. Стало быть, не надо преувеличивать могущество Белой Розы. Да, у Маргариты положение незавидное, и Сомерсета, как на грех, все еще нет, однако следует держаться из последних сил, а пока…

— Я приму барона Фокенберга, — сказала она вслух.

— Это опасный человек, моя королева. Позвольте мне быть рядом с вами. Я подозреваю, что…

— Вы сегодня встревожены, я вижу. О причинах этого мы поговорим позже. —