Кешка проводил взглядом батюшку. На душе отлегло, только в голове рядом с левым ухом ключиком билась мысль: «Для большего разнообразия! Эт значит што, корнет-то меня по уху для большего разнообразий, што ль? Я ить ему ничё не сделал. Попадётся ишо такой, застрелю – для пущего разнообразия! – Кешка стал подниматься и только тут понял, какая такая мысль пришла в его голову: – Што же это? Застрелить человека! Чё удумал! Медведь он, што ли? Иль германец? И батюшки обои заругают, што Василий, што Илларион!»

Утром следующего дня, 19 апреля, № 5-й эскадрон принялся за работу. Было решено, что окопы будут выкопаны на участке примерно в версту от одной берёзовой рощи до другой. Когда-то это была одна огромная роща, между обширным лугом на западе и шоссе Ломжа – Граево на востоке. В середине роща была вырублена с выходом на луг, и на вырубке лет сто назад предок нынешнего хозяина фольварка построил хутор. Сама роща сохранилась, огромная, и распространялась от вырубки далеко на север и далеко на юг. Поэтому окопы должны прикрывать хутор с запада со стороны луга, а главное – защищать выход на шоссе Ломжа – Граево. Остальные пять хуторов в тылу усадьбы превращались в опорный пункт для пехотного полка. По границе луга и рощи следовало прорыть окопы и ходы сообщения к пулемётным точкам, чтобы полностью перекрыть подход врагу, и тогда врагу пришлось бы преодолеть не меньше версты по открытому лугу. У хозяина фольварка нашлись доски, из них сделали ещё десятка два лопат, и работа пошла.

Ночью на запад с разведкой ходили из № 1-го и № 2-го полуэскадроны и казаки-донцы из корпусной кавалерии и определили, что германцы накопились в долине реки и перелесках по ту сторону луга в количестве пехотного полка. Языка не взяли, но и так было известно, что это полк ландверного корпуса 8-й германской армии генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. На протяжении дня несколько раз появлялись аэропланы и медленно-медленно вдоль фронта с севера на юг, а потом с юга на север летал цеппелин. Очень высоко. Копавшие, замирая на пару минут покурить, опираясь на лопаты, смотрели на цеппелин и, когда он подлетал ближе, сравнивали его с рыбьим пузырём, только очень большим, и говорили, что «лопнуть бы его цигаркой, то-то бы шарахнуло».

И шарахнуло.

В 4 часа пополудни.

На западе, под заходившим солнцем послышался грозовой гром. Копавшие распрямились и стали смотреть. Жамин, наблюдавший за работами, хотел уже пристрожить начавший не вовремя отдыхать № 6-й эскадрон, заступивший на смену № 5-му, но на лугу в ста саженях от траншей поднялись восемь больших взрывов. Жамин хотел закричать «Ложись!», но не успел, и уже ближе, в пятидесяти саженях, снова поднялись восемь взрывов, взрывы закидали копавших большими мокрыми комьями земли и просвистели осколками. Жамин закричал: «Ложись!» – но его никто не слышал, потому что взрывы грохотали громко. Жамин рванулся вперёд к копавшим, но следующие восемь взрывов встали ровно на том месте, где копали. И ещё восемь. Артиллерийский огонь надвинулся. По логике стрельбы это был огненный вал, и он должен был двигаться всё дальше и дальше, и Жамин стал отходить. Однако огонь дальше не продвигался, а с интервалом в три минуты долбил по окопам. Воздух был прохладный и свежий, и дым от взрывов быстро садился, но до конца сесть не успевал, потому что снова раздавались восемь взрывов. Жамина отбросило. Он поднял голову и понял, что копавший окопы эскадрон и другой отдыхавший тут же обоз накрыло, и он никого не видел, кто шёл бы или бежал в тыл. А германцы, видно, зарядили ещё несколько батарей, и теперь взрывы долбили всё вокруг. Комья земли стали прилетать из-за спины, и осколки свистели вперекрест. Огонь накрыл весь фольварк, и тут Жамин увидел высокие чёрные дымы, поднимавшиеся из березняков, их было два – один южнее усадьбы, другой севернее, и, если между ними протянуть верёвку, она как раз повисла бы над линией окопов. Жамин понял, что это сигнальные дымы для германских наводчиков. Ничего нельзя было поделать, и Жамин закатился на дно ближней, ещё вонявшей порохом воронки.

Четыре эскадрона: № 1, № 2, № 3 и № 4-й – успели сняться и уйти за шоссе. Командиры стояли со своими эскадронами, Вяземский рядом с Дроком. Германские снаряды за шоссе не перелетали. Офицеры стояли и смотрели, как снаряды уничтожают усадьбу и фольварк и поднимаются чёрные сигнальные дымы из березняков. Драгунам было разрешено курить, не слезая с сёдел.

Артобстрел длился час.

Когда обстрел кончился, эскадроны прошли полностью разбитый фольварк и вышли к лугу, там, где копали окопы. Трубачи дали сигнал, и Дрок повёл № 1-й эскадрон в атаку. Эскадроны пошли за ним.

Адъютант Щербаков, вестовой Доброконь и Клешня на сломанной пополам берёзе соорудили наблюдательный пункт и помогли взобраться Вяземскому. С высоты двух с половиной или трёх саженей Вяземскому был виден весь луг. Он верёвкой привязался через пояс к берёзе, и у него были свободные руки. В бинокль виднелись дрожащие в мареве мелькающие спины драгун, и Вяземский стал смотреть.

Пока стреляли, германский полк тремя батальонными колоннами успел пройти половину луга. Когда драгуны четырёх эскадронов вышли на открытое место, передние ряды германских батальонов открыли огонь, а задние перебегали и перестраивались в одну длинную фалангу. Скорее всего, германцы были уверены, что артобстрелом русский полк уничтожен, и собирались прийти на фольварк походным порядком. О том, что они знали, что на фольварке стоит русский кавалерийский полк, свидетельствовали сигнальные дымы, и зажечь их было некому, кроме хозяина фольварка и его сына. И Вяземский и Дрок догадались об этом, и Вяземский выполнил слова Дрока направить к дымам с облавой по одному отделению.

Вяземский наблюдал. Он видел, как Дрок стал уходить вправо, увлекая за собой № 1-й и № 3-й эскадроны, а фон Мекк влево, и за ним пошли № 2-й и № 4-й эскадроны. Германцы не ждали контратаки. Дрок и фон Мекк врубились в германскую флангу, когда батальонные колонны ещё до конца не успели перестроиться, и теперь германцы палили беспорядочно.

Вяземский наблюдал пятнадцать минут: эскадроны смяли фланговые построения германского ландверного полка, повернулись навстречу друг другу и уже добирались к середине, перемалывая противника с двух сторон, как сближающиеся газонокосилки. Было ясно, что ландверный полк практически уничтожен. Теперь самое главное было не попасть под огонь германских пулемётов при отходе к своим позициям, но Дрок и фон Мекк, прорубившись, погнали германца на запад, а через полверсты они развернули коней и Дрок стал уходить на северо-восток, а фон Мекк на юго-восток, оставляя луг пустым, усеянным трупами. Это было единственно правильное решение, потому что германцы начали обстреливать луг. Но Дрок растворился в березняке на севере от усадьбы, а фон Мекк в березняке на юге. Вяземский наблюдал ещё пятнадцать минут, чтобы германцы не начали второй атаки, и спустился с берёзы. Рядом с Щербаковым уже стоял связанный верёвками лет шестнадцати сын хозяина фольварка.

– Повесить! – коротко приказал Вяземский и запрыгнул в седло. И тут он увидел, что никто из драгун не пошевелился исполнить его приказание, и вдруг услышал из-за спины:

– Можно я, ваше высокоблагородие?