Они к этому моменту завершили путешествие по мраморной дорожке.

— Дело в том, что я не совсем гость. А если и гость, то, как говорится, непрошеный. — Мерин отчаянно старался вскопать полосу препятствий между собой и Дериком, но пока это у него не очень получалось. — Я пришел по делу, для вас, может быть, не очень приятному, но такова моя работа: искать преступников и привлекать их к уголовной ответственности. А преступление, как вам известно, налицо, преступление, совершенное в особо крупных размерах…

Лерик широко улыбнулась.

— Господи, как вам не идут эти выражения: преступники, уголовщина, размеры какие-то… Я нашу милицию, увы, не очень-то жалую, все эти гаишники, оборотни в погонах, мздоимцы…

Вы не похожи на милиционера, Севочка, вам я готова рассказать все, что знаю, абсолютно все, но, к сожалению, знаю-то я почти ничего, может быть, слышали — мы с моим мужем Маратом разошлись, я там на Тверской не бываю почти, раз в год разве что…

— Простите, Валерия Модестовна…

— Да господь с вами, Севочка, меня даже сыновья называют Лериком.

— Хорошо, Ле…рик, — Мерин запнулся, для него это было так же дико, как, к примеру, Скоробогатова назвать Юриком, — скажите, вы давно расстались с Маратом Антоновичем?

— С Маратом? — зачем-то уточнила она. — Как вам сказать… Ну давайте все-таки заглянем внутрь на огонек, не на улице же нам общаться, тем более что вас интересуют такие интимности, как вы полагаете, Севочка? Вы не сердитесь, что я вас Севочкой называю?

— Нет, нет, пожалуйста, — поспешил заверить ее Мерин, мучительно соображая, о каких таких «интимностях» идет речь.

Они поднялись по ступенькам и оказались в просторном холле с многочисленными хаотично расставленными диванами, креслами, столами, диванчиками и столиками. Все остальные атрибуты благосостояния располагались строго по своим местам: камин в углу, плоский экран домашнего кинотеатра у стены, на стене картины, на полу ковры, на потолке люстры. Мерину подумалось, что сейчас его попросят, как нередко случается при входе в музейные залы, снять обувь и надеть тапочки.

— Нравится?

— Что именно? — искреннее удивление Севе решительно удалось.

— Ну… все… — Лерик изобразила пухлой ручкой полукруг, — все это, я старалась…

— Дд-а-а, неплохо… — с выражением владельца многопалубных яхт снисходительно заключил Мерин.

Она рассмеялась, встала вплотную перед ним, слегка обняла за плечи.

— Ну-ка, посмотрите мне в глаза, врунишка! То-то же! И это еще не все: наверху две спальни, джакузи, в подвале сауна на двоих, бассейн, хотите посмотреть? Пойдем. — Она, демонстрируя недюжинную силу, потащила его в угол холла к подъемной площадке лифта.

— Валерия Модестовна…

— Опять!!! Мы поссоримся! Ну-ка: Ле-рик.

— Валерия! Модестовна! — решительно настоял на своем Мерин. — Вы меня принимаете за кого-то другого. Повторяю: я следователь, расследую тяжкое преступление, которое связано не только с кражей, но и с убийствами, понимаете? У-бий-ства-ми! Я пришел к вам за помощью — пожалуйста, ответьте мне на несколько вопросов, может быть, это поможет следствию, я вам буду очень благодарен и тут же уйду — у меня масса дел…

Она неожиданно толкнула его в стоящее рядом кресло, повалилась к нему на колени, зашептала в ухо.

— Милый мой мальчик, ну какие убийства в вашем возрасте? Какой вы следователь? Какие могут быть вопросы-ответы? Я ничего не знаю, я знаю только одно: вы красивый молодой мужчина, сильный, очень сильный, я хочу, чтобы вы доказали мне свою силу, сейчас докажи, слышишь, сейчас, я чувствую — мы совместимы, чувствую, видишь, как я чувствую? А ты чувствуешь? Да? Да? Ну-ка покажи, как ты чувствуешь? Покажи — как ты хочешь? Ну…

Она поползла пальчиками вниз по его животу.

— Уы сеоня ыли на аче у Теленеуых? — Вопрос прозвучал громко, хотя слова получились не четкими — рот его был залеплен ее губами.

Лерик на мгновение замерла, потом резко выпрямилась, посмотрела на него в упор. Мерин повторил вопрос:

— Вы сегодня были на даче у Твеленевых?

— Идиот! — негромко выдохнула она, с силой оттолкнулась от его груди и на ходу поправляя на себе одежду вышла из комнаты.

Какое-то время Мерин находился в некотором оцепенении, продолжая неподвижно сидеть в удобном мягком кресле и никак не мог понять, что делать дальше. Больше всего его беспокоил вопрос: как же он будет докладывать Скоробогатову о посещении этой особы? Рассказать все подробности? Даже сама эта мысль бросала в жар. Утаить? Соврать? А проклятая красная краска? Полковник не дурак — все сразу поймет, выйдет еще хуже. Какой черт угораздил его сегодня припереться к этой явно нездоровой женщине!? Надо было послать Яшина, Трусса, а еще лучше — Ваньку Каждого, вот и посмотрели бы на новобранца в деле, а то на проходной стоять каждый дурак умеет. Вот и опять выходит, что Каждый — дурак. Эта мысль его позабавила, привела, наконец, в чувства и подвигла к действию: он не без сожаления освободился от прохладного охвата кожаного кресла, как мог разгладил на себе серьезно пострадавшую во время сексуальных баталий одежду и вышел на улицу. Валерия Модестовна сидела в беседке неподалеку от гостевого корпуса в позе оскорбленной нимфы. Мерин рискнул предпринять очередную попытку, мало, впрочем, рассчитывая на успех.

— Я еще раз прошу меня простить, — начал он тоном признавшего свою вину школьника, — но мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Она откликнулась не сразу, так что Мерину пришлось уточнить.

— Валерия Модестовна, вы меня слышите?

— Слышу, слышу, отлично слышу, Всеволод Игоревич, но все вопросы закончились. Остались одни ответы. А ответ мой один: выход — прямо по этой дорожке, — она кивнула в сторону красной мраморной магистрали, — до лучших времен, мальчик, постарайся вырасти большим и умным.

Как это часто с ним случалось в определенные моменты, Мерин вдруг почувствовал какой-то внутренний дискомфорт, будто собеседник пытается сбить его с толку, а он пропускает что-то важное, крайне важное, но вот что именно — никак не удается понять. В таких случаях он делал в памяти «зарубку», откладывал ее на потом и продолжал диалог, предпочитая расшифровывать насторожившие его ощущения позже в спокойной обстановке. Так он поступил и теперь: дословно повторил про себя последнюю фразу Лерика и двинулся дальше.

— Дело в том, Валерия Модестовна, что вы не совсем понимаете мою задачу. Я преследую не личный интерес, а пытаюсь выполнить задание, которое мне поручило государство, наше с вами государство, в котором мы живем, и обязанность каждого гражданина этого государства — так, по крайней мере, написано в Конституции — всемерно способствовать правоохранительным органам в борьбе с правонарушениями. В данный момент я представляю эти самые правоохранительные органы и занимаюсь раскрытием преступления, связанного с кражей и убийством. И если вы отказываетесь оказать мне содействие в решении этой очень важной, повторяю — государственной задачи, мне не остается ничего иного, как отнести это на счет определенной вашей корысти, незаинтересованности в раскрытии данного преступления, что, как вы сами понимаете, наводит на весьма не выгодные для вас мысли.