– Я бы попросила! – строго сказала Варька. – У меня не мазня, а искусство. А покинутой есть резон. Она удовлетворит свое раненое самолюбие и при этом сохранит семью. Маня, знаешь, что такое ревность? Уязвленное самолюбие, и не более того. Если ты заведешь себе любовника, твои мысли будут о том, как бы скрыть этот факт от мужа, а не о том, как бы самого мужа уличить в измене.

– Любовника? Занятный совет для сохранения семьи.

– Очень хороший совет, чтоб ты знала. Попробуй, потом скажешь, что права была умная Варя. Кстати, хочешь я тебя с Гией познакомлю?

– С кем? – возмутилась я.

– С Гией. – Варька посмотрела на меня как на дуру. – Это мой новый галерист, а не то, что ты подумала. Презентабельно обрусевший грузин. Знаешь, где он организует выставку? В Пушкинском – ни больше ни меньше. Для тех, кто навсегда в танке, сообщаю: это очень круто.

– Ладно, я подумаю, – сдалась я. – Если вдруг захочу Гию, я тебе позвоню, держи клиента тепленьким.

– Только знаешь что, – Варька окинула меня придирчивым взглядом, – ты подстригись. А то мне стыдно будет перед галеристом, мне еще с ним работать, я надеюсь.

Отлично! Моя лучшая подруга только что довела до моего сведения, что я не могу возбудить даже горячего кавказского парня.

В нашем районе недавно открылась дешевая парикмахерская, которую устроители именовали гордо – «Салон красоты Любляна». Меня всегда смущали такие названия. Не иначе как Любляной прикидывалась любовница хозяина, а звали ее на самом деле как меня – Маша.

В салоне стояли тишь да благодать – мастерицы чистили друг другу ногти. Только одно кресло было занято, в нем съежилась древняя старушенция с тремя волосинами и виновато улыбалась. Вероятно, стеснялась, что сидит с непокрытой головой, платок ведь пришлось снять.

Я выкопала Гришку из куртки, сама сняла плащ. Напротив вешалки – большое зеркало, чтоб отражать красоту в полный рост. Ну-ка, где там мол красота? Н-да… Надо было хоть остатки ресничек подкрасить тушью, все ж поприятней бы получилось. Может быть.

Посадила Гришку к кореяночке, которая его уже как-то стригла. Все чудесно, только челку отрезала так, что мой светловолосый ребенок немедленно стал похож на сказочного Иванушку-дурачка, подстриженного под горшок.

– Челку не очень коротко, – попросила я.

Кореяночка улыбнулась, отчего ее узкие глазки исчезли вовсе, и закивала.

Сама я села к полной рыхлой мастерице лет сорока, с самой неаккуратной прической из всех парикмахерш. Будем надеяться, что она трудоголик и на свою голову у нее просто не хватает времени.

– Что будем делать?

– То же, что и было. Но покороче и покрасивее.

Краем левого уха я услышала, что в это же время старуха сказала своей мастерице:

– Ничего не надо, внучка, ты меня просто покороче подстриги…

Моя уточнила:

– Каре, значит?

– Да, – кивнула я и тут же услышала за спиной бабулькин голос:

– Мне б по-простому… Это… Каре.

Мастерица меж тем потрогала мои волосы, потерла прядь между пальцев:

– Волосы за уши делаете?

– Да, мне так удобней…

– А чтоб не мешало, я их за ушки, за ушки… – вторила старушенция.

Я скосила глаза. Бабкина затылочная проплешина четко просматривалась у меня в зеркале. На секунду мне показалось, что я увидела свое будущее. Лет через… тридцать. Или даже больше. Сижу я, плешивая беззубая старуха, виновато улыбаюсь и шамкаю: «Покороче меня, деточка, но ничего кардинального. Чтоб все как было, но ничего не мешало и не злило». А юная полногрудая парикмахерша, стараясь не повредить сизый лак на свежевыкрашенных ногтях, недовольно отвечает: «Тебе, бабка, уже в крематорий пора, а ты все в салоны красоты шастаешь. Сиди тихо, если не хочешь, чтоб я тебе ухо отчикала».

– Нет, – решительно сказала я толстой неопрятной мастерице красоты, которая уже занесла над моей головой хищные ножницы, – давайте по-другому. Давайте коротко, под мальчика. И покрасить то, что останется, в ярко-рыжий.

– Можно еще зеленые перья по бокам дать, – неуверенно предложила та.

– Зеленые? Заманчиво… Нет, зеленые оставим на следующий раз. – И когда парикмахерша начала резать мои дивные русые волосы, спросила: – А как у вас молодые обычно стригутся?

– Молодые? Это которым по двадцать? – уточнила мастерица.

– Ну да. Или по восемнадцать.

– Такие к нам не ходят, к нам все больше пенсионеры или дамы в годах.

Гришка слез с кресла и подбежал ко мне. Кореяночка сияла восточной улыбкой сзади. Ребенок подстрижен как в армию, челки нет вовсе.

– Мама, я красивый?

– Очень, – подтвердила я, чтоб не расстраивать ребенка.

Главное – это самооценка. Мужчина должен быть уверен, что неотразим, даже если ему нет еще и пяти лет.

– Мама, – голос Гришки задрожал, – а где твои волосики?

– Спокойно, малыш, – ответила я, пытаясь сохранить самообладание, – кое-где еще остались.

– Где остались, мама?

– Кое-где, – уклончиво сказала я, глядя в зеркало, как мой череп чудесным образом покрывается коротким жестким ежом. – К голове это не имеет отношения.

– Мама, а череп – это что? – вдруг спрашивает Гришка, внимательно глядя на мою прическу.

– Череп – это кости, их не стригут, – залилась зычным гортанным смехом мастерица.

Я долго сидела с полиэтиленом на голове, пока вонючая въедливая краска терзала остатки моих волос. Гришка носился вокруг кресла и время от времени спрашивал: «Мама, а ты теперь мальчик или девочка? А теперь?»

Потом краску смыли, и мастерица тонким вафельным полотенцем растерла мне голову. Из зеркала смотрел нервный подросток с огненно рыжей щетиной на голове и с тонкими мимическими морщинками вокруг глаз.

– Пятьсот рублей, – констатировала мастерица, удовлетворенно осмотрев результат своих трудов.

Однако… Надо было просто у соседки взять машинку, которой она регулярно стрижет своих сыновей.

– Это с покраской, – многозначительно добавила парикмахерша. – Краска дорогая.

У моей свекрови под раковиной хранится луковая шелуха. В ней Мария Петровна собирается на пасху красить яйца. Будь я посообразительней, стырила бы шелухи и залепила бы горяченькой свой череп после машинной стрижки. Эффект был бы тот же, а денег – ноль. В следующий раз буду поумней, а сейчас придется расставаться с кровно заработанными.

Когда я вынимала кошелек из кармана сумки, на пол упала маленькая белая визитка. «Сеть обувных магазинов ”Золушка”, менеджер…»

На улице я отправила Гришку кататься на горке, а сама вытащила мобильник.