Естественно, окутывая покровом тайны семейный бизнес, Даниэль Вильденстейн умалчивает не только о содержимом хранилищ, но и об именах клиентов. Он уважает их право хранить инкогнито, «первая заповедь арт-дилера – не распространяться о клиентах», сурово говорит он. На всякого добросовестного профессионала возложена обязанность заботиться о клиентах. С этим трудно поспорить. Однако тот самый покров тайны, которым столь заботливо окружают своих клиентов Вильденстейны, также служит им недурную службу, утаивая имена покупателей от конкурентов. Если уж мы о них заговорили, то, за исключением Амбруаза Воллара, достойного соперника, Даниэль Вильденстейн о них невысокого мнения, зато его очень веселят их причуды. Так, он пишет о парижском маршане Рафаэле Жераре, который якобы переписал на картинах Дега из своих фондов жутковатые обезьяньи головки балерин, чтобы они стали кукольными и более привлекательными в глазах покупателей, а к тому же из принципа записывал корову в любом приобретенном пейзаже, где бы ее ни находил, так как полагал, что наличие коровы отрицательно скажется на перспективе продажи. Кроме того, Даниэль Вильденстейн осмеивает некоего сотрудника фирмы «Нёдлер» – предприятия, не пользующегося большой любовью Вильденстейнов, поскольку на протяжении долгого времени оно было их конкурентом, старавшимся переманить к себе богатых американских покупателей, – от которого якобы не было никакого толку, разве что он прилично играл в гольф, а единственное эстетическое суждение о любой картине, будь то Рубенс, Пикассо или Моне, на какое он был способен, якобы звучало: «Ну, совершенная Эйфелева башня!» Впрочем, другие арт-дилеры тоже не испытывали особой любви к Вильденстейнам. Однажды Хайнцу Берггрюну пришлось обсуждать продажу «Итальянки» Пикассо с директором одного из швейцарских музеев в комнате, которую предоставил в их распоряжение Вильденстейн в своей галерее. «Пока директор музея осматривал картину, я заметил большой темный глаз, наблюдающий за нами в щель слегка приоткрытых раздвижных дверей, – вспоминал Берггрюн. – Все это напоминало фильм Хичкока. Тут раздвижная дверь медленно открылась, и в комнату вошел мсье Вильденстейн». Мсье Вильденстейн, к вполне понятной тревоге Берггрюна, попытался заинтересовать директора музея «знаменитыми старыми мастерами», хранящимися в его фондах.

В лучшие времена стратегия Вильденстейнов представляла собой чрезвычайно успешное сочетание шпионажа и обмана военного типа. В своих отношениях с такими конкурентами, как Нёдлеры или Дювины, они неизменно пребывали в состоянии боевой готовности. Даниэль вспоминает, как его семнадцатилетним юношей послали в Лондон торговаться на аукционе за несколько изысканных картин Буше. Джозеф Дювин выяснил, что он прибыл в Лондон, и настоял, чтобы он пришел на ужин. Там он принялся едва ли не с пристрастием допрашивать его об истинных целях визита. Даниэль стойко придерживался заранее условленной версии, что он-де приехал поступать в университет. Дювин разражался гневными тирадами и неистовствовал. Потом он позвонил Жоржу Вильденстейну и продолжал разражаться гневными тирадами и неистовствовать, уже по телефону: «Вы прислали своего мальчишку перекупить Буше у меня за спиной!» Вильденстейн сам разразился гневными тирадами и принялся неистовствовать: «Что вы хотите этим сказать? Даниэль приехал поступать в университет!» В конце концов буря улеглась. «Вам не кажется, что лучше договориться?» – «Согласен». – «Пополам?» – «Пополам». А поскольку смысла оставаться в Лондоне Даниэлю больше не было, его тотчас же отправили домой в Париж.

Принято считать, что отношения с Дювином сыграли первостепенную роль в карьере Беренсона, однако, по мнению Даниэля, это не соответствовало действительности. Якобы в сверхсекретном сейфе у Вильденстейнов хранятся письма, которые свидетельствуют о существовании тайного соглашения между Беренсоном и Вильденстейном: прежде чем дать знать Дювину, Беренсон обязался предоставлять Вильденстейну право выбирать первым, что бы Беренсон ни обнаружил. Их сотрудничество закончилось взаимными обвинениями и упреками. Их разрыв якобы ускорило желание Беренсона непременно получать пятьдесят процентов прибыли от любой сделки. Такой размер комиссионных эксперту был «просто поразителен!» – не без восхищения говорит Даниэль о дерзости Беренсона. «Он мошенник! – объявил Натан. – Я его не уважаю. Если у него такие притязания, то почему бы ему самому не сделаться торговцем?» В январе 1925 г. Жампель записывает в дневнике: «Беренсон ненавидит Вильденстейна, яростно обрушивает на него потоки брани и говорит: „Этот человек повсюду распространяет слухи, будто я мошенник и меня легко подкупить, но у меня есть дела поважнее, чем подавать на него в суд за клевету“». Вообще-то, Вильденстейны имели репутацию опасных и безжалостных противников, и бросать им вызов было рискованно. Жорж Вильденстейн признался в одном интервью: «Я понимаю, как мыслит Сталин. Я мыслю так же, как он. В глубине души Сталин чем-то похож на меня».

Сеть представителей и агентов Вильденстейнов включала в себя множество лиц, объединенных не всегда явными связями, и охватывала едва ли не весь мир. Каждый агент работал в определенном городе, где находил картины, которые владельцы могли выставить на продажу, и передавал эту информацию Вильденстейнам, так чтобы они явились на место первыми. Повсюду: от Токио до Цюриха, от Лондона до Буэнос-Айреса – находился свой шпион, снабжавший ценными сведениями Жоржа или Даниэля. Будучи тайной организацией по сбору сведений, эта сеть, пожалуй, могла бы кое-чему научить разведки многих стран. Изредка случались и провалы. Так, в 1956 г. Вильденстейнов обвинили в прослушивании нью-йоркского телефона их соперников Нёдлеров. Вильденстейны заявили, что невиновны, но попросили извинения за действия одного из своих сотрудников: он якобы заплатил работнику Нью-Йоркской телефонной компании, чтобы тот прослушивал номер Нёдлеров. Вильденстейны сожалеют, но они тут ни при чем. Указанного сотрудника в этом году лишат премии.

Широко обсуждался весьма щекотливый вопрос о сделках Вильденстейнов с нацистами во время Второй мировой войны. Действительно, в их бизнесе немало темных мест. Но следует помнить одно: нечестно судить о поведении Жоржа Вильденстейна, зная то, что мы знаем сейчас. В 1940 г. он не догадывался, что война продлится еще пять лет и повлечет за собой столь ужасные последствия. Да и никто не догадывался. Большинство полагали, что все закончится через несколько месяцев. Да, немцы только что оккупировали Париж, но в последний раз, когда это случилось, в 1870-м, боши задержались ненадолго. Поэтому стоило предпринять какие-то меры, чтобы немного продержаться на плаву, пока не установится мир и можно будет возобновить торговлю. Важнее всего было надежно защитить свои запасы картин и ненадолго переселиться в Америку, а если из-за перипетий войны вам неожиданно предлагали сходную сделку, то почему бы на нее не согласиться? Людям по-прежнему нужно было покупать и продавать картины, даже в дни военных действий. Уильям Бьюкенен мог бы это подтвердить.

Еще в 1937 г. Вильденстейны воспользовались возможностью приобрести «Всадников на берегу» Гогена (см. ил. 8), только что исключенных из каталога кёльнского Музея Вальрафа-Рихарца в ходе предпринятого нацистами изгнания «вырожденческого искусства» из публичных коллекций. Покупка этого Гогена стала первой сделкой, заключенной Вильденстейнами и нацистским торговцем картинами Карлом Хаберштоком, а затем Вильденстейны продали картину американцу Эдварду Г. Робинсону. На восемьдесят седьмой странице своей книги, когда он приводит провенанс «Всадников», у Даниэля Вильденстейна случается провал в памяти: он утверждает, будто Вильденстейны продали ее Робинсону из коллекции Оскара Шмитца, которую Жорж приобрел в Дрездене в 1936 г. Однако Вильденстейны были не единственными, кто непосредственно или через третьих лиц в то время вел дела с нацистами. В конце 1930-х гг. перед всемирной торговлей предметами искусства возникла нравственная дилемма: отказаться ли от сотрудничества с торговцами, продающими картины и скульптуры из немецких музеев? Бойкотировать ли такие мероприятия, как публичный аукцион в галерее Фишера в Люцерне, где в 1939 г. по требованию нацистов распродавались образцы «вырожденческого искусства», на том основании, что уплаченные вами деньги пополнят казну чудовищного режима? Или все-таки участвовать в них, руководствуясь соображением, что великое искусство, которое может уничтожить тот же чудовищный режим, иначе не спасти? Многие уважаемые торговцы придерживались последней точки зрения.