— Почему он отсылает нас к квадривиуму?

— В смысле, почему не к тривиуму?

— Потому что тривиум не имеет никакого отношения к величинам. А он говорит о голубке и коршуне. Птица, известная своей нежностью, и отвратительный пожиратель падали. Можно усмотреть в этом моральные величины?

Иорданус покачал головой. Он устал и хотел спать. По ночам коллегиум становился еще более мрачным. Множество коридоров без окон, в них прочно поселился холод, темные неотапливаемые помещения. В библиотеке — книги на цепях, но листать их не имело смысла. Там он решения не найдет. Взгляд Штайнера упал на маленькую фигурку Девы Марии, стоящую в нише, перед ней свеча, только что погасшая. Наверху слышались шаги, там туда-сюда ходил кто-то, кому не удавалось найти покоя.

— А что с подозреваемыми? — спросил Иорданус.

— Это разве что дьявол. Лаурьен не может быть убийцей, так же, как и жена Касалла. Остается только Домициан фон Земпер. Алиби нет и у нескольких бакалавров и лиценциатов. Плюс множество теологов, но, взяв их под подозрение, сразу же наживешь себе могущественных врагов.

— Вы считаете, что они стали бы портить себе карьеру, убив магистра? Смешно.

— А каноники? Которые всегда были против всего на свете? Вам известно, сколько каноников в одном только этом городе считают номинализм закатом западных стран? Потому что следует проводить границу между верой и наукой, как провозглашает Оккам?

Иорданус усмехнулся:

— Но ведь должна же быть какая-то связь между убитым и убийцей. По крайней мере, они должны быть знакомы. Скорее уж его следует искать среди тех, кто изучает искусства. Вы стали похожи на потрепанное, рваное одеяло. Следует все время двигаться от центра круга и никогда не поступать наоборот.

— Иногда мне кажется, что это и на самом деле дьявол, — тихо сказал Штайнер и схватил Иордануса за руку. — Вы слышите?

Шаги наверху стали громче.

— Значит, там разгуливает дьявол? Не пора ли слегка усмирить свою фантазию, господин магистр! Вы видите лишь тени.

— Да, — прошептал Штайнер, — лишь тени. Даже тени от теней, и это ужасно. Кто-то идет и убивает магистра. А потом загадывает нам философскую загадку. Это может быть только дьявол. А мы со своей манерой разбирать все на части — мы тоже слуги дьявола, потому что больше уже не способны верить в то, что недоказуемо. Даже в существование Бога, если хотите знать.

Иорданус кивнул. Да, точно так же, как и в возможность существования дьявола.

— При таком настрое вы, Штайнер, никогда не найдете убийцу. Дьявол или нет, но он существует. И наблюдает за нами. Может быть, здесь, в этом коллегиуме, а может, он ваш сосед. Вопрос в том, чего он добивается, пытаясь нас разозлить.

— А что, если он дает нам ложную информацию?

— Вы так полагаете?

— Нет. Я полагаю, что он нас не обманывает. В этом-то и заключается дьявольщина. Он считает, что превосходит нас во всем. Наглая заносчивость убийцы. Но, Иорданус, я отказываюсь разгадывать его загадки. Я больше не хочу.

Иорданус кивнул. И действительно, в разгадывании этих загадок было что-то безумное. Но все-таки они оставались единственной зацепкой. Значит, назад, к квадривиуму, учению о величинах. Числа и соотношения, ромбы и эллипсы, круги и прямые линии, дроби. И не забыть про звезды, Луну и Солнце Четкие линии, за которые можно держаться. В глазах философов учение о величинах было, вероятно, единственной основательной системой. И все-таки числа — это тоже всего лишь образы. Ни одно число не существует само по себе, призывая: «Смотрите, это я!» Следовательно, никаких чисел нет. Они созданы исключительно фантазией человека. Нет такого леса, в котором рядом с березами, вязами и буками стоит число. Числа не найдешь в море, да и в облаках их тоже нет. Пока не существовало людей, не могло существовать чисел. Или?.. Иорданус вздохнул. Постоянное возвращение к старому спору. Что было сначала — курица или яйцо? Но если уж приводить красивые примеры, можно сравнить кошку с форелью. Человеческая голова есть емкость, наполненная негодными идеями, и, если бы у него не было глаз, он бы, возможно, принялся утверждать, что эти идеи реальны. Лес, полный чисел, наполненное числами море, да и с неба они свисают на длинных золотых нитях.

— Чушь, — произнес Иорданус. — Вы можете опираться на то, что видите и слышите, что можете понюхать, попробовать на вкус и на ощупь. И, если хотите, сосчитать, ведь числа могут в каком-то смысле являться для нас фундаментом. Но они могут нас обмануть.

— Он хочет с нами поспорить? Что он пытается нам доказать?

— Что мы неправы.

Но в чем их ошибка, сам Иорданус тоже не знал. Пройдемся и посмотрим на мир с другой точки зрения — точки зрения дерева или коршуна. Тогда мы сместим величины. Увеличься в размерах, раздвоись, раздуйся, уменьшись, как заключенный в бутылку дух, — что ты тогда увидишь? Мысленно превратись в муравья, для которого пруд является морем. Берега недостижимы, а ствол — это космос. Падающие осенью листья могут тебя убить. Капли дождя тебе вполне хватит, чтобы утонуть. Человеческая ступня для тебя верная смерть, если ты забредешь не туда, куда надо. И вообще, что такое человек? Муравей и понятия не имеет. Для него человек ничто. Абсолютное ничто, всего-навсего тень, падающая сверху. Или представь себя коршуном, парящим под низкими тучами и рассматривающим мир сверху. Если запах падали, как столб дыма, поднимается вверх и достигает твоего носа, то лети, куда велит твой нос: где-нибудь там, внизу, лежит животное или человек — тебя ведет за собой запах смерти. У каждого свое учение о величинах.

Иорданус тихо рассмеялся:

— Вы правы, Штайнер. Он здесь. В самой непосредственной близости от нас, иначе откуда у него такая информация. Вы должны быть бдительны. Возможно, он и свидетелей давно ввел в заблуждение…

— Значит, все-таки дьявол?

— Нет. Просто продувная бестия. Ничего больше.

Они медленно брели к выходу. «Это можете быть и вы, Иорданус», — подумал Штайнер. Потому что если преступник способен каким-то неведомым образом обманывать всех, значит, никто уже не чист.

У Штайнера на языке вертелся вопрос, который он до поры до времени придерживал. А что с де Сверте? Указывает ли книга по алхимии на то, что приора тоже можно подозревать в убийстве? Но нельзя с уверенностью сказать, что в ту самую ночь он не был у матери. Соседи подтвердили, что приор часто ее навещает, но никто не мог точно вспомнить, приходил ли он именно тогда. Да и не было никаких доказательств, что эта книга имеет отношение к смерти Касалла. Не следует ли, чтобы добиться ясности, побеседовать о своей находке с самим де Сверте? Вопрос так и не слетел с его языка.

— Я вижу одни лишь тени, — пробормотал он устало.

Но мысль о причастности к делу де Сверте его не покидала, поэтому он все-таки зашел в схолариум и попросил сообщить о своем приходе приору. Тот сидел у себя в комнате, склонясь над кипой счетов, и, казалось, обрадовался, увидев появившегося в дверях Штайнера.