Покачав головой, Мирский сказал:

— Откажется. Я его слишком хорошо знаю. Он человек увлекающийся и целиком поглощен адвокатской практикой; вижу, что она ему нравится. Однако, если, упаси Господь, начнется война, мы вновь позовем его. Вот тогда, я в этом нисколько не сомневаюсь, он согласится к нам вернуться. Впрочем, и сейчас ему волей-неволей пришлось включиться в эту шпионскую игру. И результат налицо: Кадберт Борнхил отправился к праотцам.

— Да. Но угроза нового покушения осталась.

— Это так. Но ведь с момента нашего последнего разговора прошло не так много времени, а ситуация значительно прояснилась. Смотрите: кроме ликвидации упомянутого Борнхила мы знаем, что в Ялте есть еще один английский агент, который нацелен на террористический акт в отношении Григория Распутина. Кроме того, нам совершенно ясно, что где-то поблизости сидит британский информатор.

— Вдобавок ко всему господин Ардашев сообщил капитану Мяличкину, что одновременно занят расследованием убийства полковника Левицкого — начальника штаба 83-го пехотного Самурского полка, дислоцированного в Ставрополе. Полковник, судя по всему, изобрел некое устройство — оно называется «автомат перекоса», — с его помощью можно поднять в воздух любой геликоптер.

— Да, — Мирский наморщил лоб, — я что-то читал о неудачных опытах французских изобретателей автожиров. Думаю, в военное время этот летательный аппарат мог бы оказать неоценимую помощь при эвакуации раненых.

— А представляете, какая паника начнется у неприятеля, если на геликоптере рядом с пилотом посадить стрелка и установить пулемет Льюиса или Максима?

— Страшно подумать, — согласился князь.

— Вот-вот. Прознав об этом, англичане начали охоту за его чертежами, но в дело вмешался Ардашев…

— Клим Пантелеевич верен себе — за все берется сам. Мог бы и в жандармерию обратиться, и в полицию. Но нет, уж коли ему бросили вызов, ни на шаг не отступит, до конца дойдет. — Мирский поднялся. — Если появятся новости, Александр Петрович, звоните. Я подъеду, обсудим.

— Непременно, Иннокентий Всеволодович.

Полковник проводил гостя до двери и снова сел за стол. Он достал лист почтовой бумаги, обмакнул в чернильницу перо и вывел всего одно слово: двоедушник. А рядом поставил большой вопросительный знак.

Генерал-майор Думбадзе ехал на заднем сиденье «Руссо-Балта» в штаб дивизии. По-хозяйски осматривая улицы Ялты, он механически отмечал упущения местной управы, которые по обыкновению дополнял, а иногда и отменял собственными распоряжениями.

«У рюмочных и трактиров грязища! Лоточников давно пора выгнать из центра города на окраину. Ишь, расчирикались, точно воробьи на току! Шуму много, а проку мало», — рассуждал Иван Антонович, но мысли снова возвращались к странному дурному сну, от которого до сих пор сердце стучало динамо-машиной.

Грезилось старому вояке, что на груди у него, будто на солнечной полянке, пригрелась гадюка. Серая чешуйчатая мерзавка шипела, высунув жало, и, раскрывая пасть, заглядывала ему в глаза. А взгляд у нее был умный, человеческий. Хотелось тотчас же сорвать эту нечисть с тела и отшвырнуть подальше, но руки, словно чугунные, отказывались повиноваться. Вот и мучился он, отворачиваясь от наглого пристального взора двух немигающих глаз, и слушал длинное и бесконечное шипение наглой твари. От бессилия и безысходности он заплакал… А проснулся от того, что супруга, разбуженная судорожными, почти детскими всхлипываниями мужа, ласково, нежными поцелуями разбудила его. «Ах, милая моя супружница, почему же раньше я не встретил тебя? — улыбнулся своим мыслям генерал. — Недаром говорят в народе, что третья жена — самая любящая».

«Руссо-Балт» пофыркал и остановился около длинного одноэтажного здания. У входа во фрунт вытянулся часовой, а внутри дежурный офицер, чеканя шаг, сделал утренний доклад. Все, как обычно, да вот только в глазах у штабс-капитана блеснули недобрые искорки. «Да что это я? — пронеслось в голове. — Старею, что ли? Пора взять себя в руки».

Думбадзе прошествовал в кабинет, налил из графина полный стакан воды и опустошил. Не помогло. На душе все равно было муторно. Стараясь больше не думать о неприятном, Иван Антонович открыл папку с надписью «Для ознакомления». Перед ним лежала срочная депеша, принятая на аппарате Юза, с наклеенными кусками ленты: «Высочайшим указом Его Императорского Величества сего дня генерал-майор Думбадзе освобождается от должности ялтинского градоначальника с определением в распоряжение военного министра».

«Вот и сон в руку, — вздохнул генерал. — Но с чего бы это? Что случилось? Неужели высочайший указ — следствие моего недавнего разговора с Государем? Неужто этот бородатый прохиндей ближе Николаю Александровичу, чем преданный и раненный в боях офицер? Куда же в таком случае придет Россия? И что будет с ее народом?»

Стало жарко. И противно. Генерал расстегнул верхнюю пуговицу мундира, поднялся и отворил окно. В комнату ворвался свежий морской воздух. Снедаемый сомнениями, он нервно заходил по комнате. Потом открыл потаенную дверцу шкафа, достал бутылку греческого коньку, налил рюмку и, стараясь отвлечься от дурных мыслей, смакуя напиток, выпил содержимое. Приятная теплота прошлась по телу, и холодное самообладание вновь вернулось к старому солдату.

Неожиданно зазвонил телефон. Думбадзе подошел к столу и снял трубку. На проводе был директор департамента полиции Белецкий.

— Добрый день, — сухо, без малейших оттенков дружеского тона поздоровался чиновник.

— Слушаю вас.

— Как ваше здоровье?

— Благодарю, не жалуюсь.

— А навязчивые идеи, случаем, не мучают? — с хорошо слышимой издевкой осведомился Белецкий.

— Простите? — не понял Думбадзе.

— Вчера на мое имя, а также в канцелярию министра внутренних дел от вас пришла странная телеграмма. Странная, Иван Антонович, это самое мягкое слово, которое вертится у меня на языке. Я вот только понять не могу, на что вы рассчитывали, когда испрашивали у меня и Александра Александровича разрешение на убийство Распутина? Вы что, в самом деле надеялись получить от нас карт-бланш на преступление? Вы вообще-то в своем уме?

— Милостивый государь, по какому праву вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! Вы у себя в ведомстве для начала наведите порядок. О какой телеграмме идет речь? Я ничего ни вам, ни господину Макарову не посылал. Вы что там, бредите, что ли?

— Я, конечно, понимаю, что после того, как высочайшим соизволением вы отстранены от градоначальства, вам не остается ничего другого, как отрицать причастность к этому сообщению. Однако факты есть факты, и ваша депеша лежит передо мной.

— Послушайте! Я и в самом деле не знаю, что вы имеете в виду. — Думбадзе помолчал несколько секунд и уже более спокойным голосом попросил: — Не сочтите за труд, Степан Петрович, огласите.

— Извольте: «Учитывая несомненный вред, чинимый Григорием Распутиным авторитету царской власти, прошу вашего разрешения на его физическое устранение, которое планирую провести в ближайшие дни. Рассматриваю два варианта. Первый — избавиться от Распутина во время прогулки на катере; второй — сбросить его со смотровой площадки замка «Ласточкино гнездо». Любое из происшествий будет представлено как несчастный случай. Верный и преданный слуга Его Императорского величества генерал-майор Думбадзе». Ну и? Что скажете?