Видя своего хозяина здоровым и невредимым, Ауджали не знал, чем выразить ему свою радость; он старался издавать самые нежные трубные звуки, которыми природа наделила его вместо голоса, шевелил огромными ушами и делал тысячи прыжков, не свойственных его степенной наружности.

— Тише, Ауджали, тише! Надо спешить… нам предстоит трудное дело сегодня ночью.

Возвращение Сердара в грот. — Планы мести. — Преследование шпиона. — Ночное бдение в горах. — Покушение. — Кишнайя и Веллаен. — Месть.

ДОЛИНА НАЧИНАЛА ПОКРЫВАТЬСЯ МРАЧНЫМИ тенями заходящего солнца, которое давно уже перешло за уровень высоких гор, окружавших джунгли. Это было именно то время, когда Рама и Нариндра с отчаянием в душе искали своего друга гораздо выше тех мест, где происходили только что описанные события; далекое расстояние, а вместе с тем и густая растительность мешали Сердару слышать их призывы и выстрелы их карабинов.

— Идем, Ауджали! — сказал Сердар, усаживаясь на шею животного. — Скорее к проходу, дитя мое!

И он направил слона в направлении, по которому сам шел сегодня утром, так как у подошвы горы растительность была редкая, низкая и потому не затрудняла движений слона. Трудно описать радость Сердара, наполнявшую его сердце в эту минуту. Полный надежд на будущее и слегка зараженный суеверием, как все люди, долго жившие на Востоке, он смотрел на свое чудесное избавление из приготовленной ловушки как на несомненный знак успеха в своих будущих предприятиях. Прежде всего он хотел совершить акт правосудия и отомстить человеку, согласившемуся быть агентом губернатора Пуант-де-Галля в этой подлой засаде. Вряд ли этот негодяй успел добраться до прохода, и наверное удастся захватить его, что было только вопросом времени и быстроты, после чего Сердар присоединится к друзьям, которые должны быть сильно обеспокоены его участью.

Сердару, как видите, не было известно, что туземец, преследовавший его, был не один, а вместе с сообщником, но решение его нисколько не изменилось бы, будь это даже ему известно; он решил во что бы то ни стало доказать губернатору Цейлона, что Сердаром не так-то легко завладеть, а если он решал что-нибудь, то приводил это в исполнение, даже если его план был так же безумен и отважен, как тот, который он задумал сейчас.

Поезжай Сердар до конца в том направлении, по которому ехал, он встретил бы непременно Сами, дежурившего у подошвы горы, но проход, к которому он направлялся, был не совсем в глубине долины, и к тому же он выигрывал около трех километров, т. е. полутора миль, прорезывая джунгли на расстоянии примерно восьмисот метров, прежде чем повернуть в ту сторону, где находился молодой индус.

— Так! — сказал он, внимательно всматриваясь в свет, видневшийся еще на вершинах гор, чтобы дать себе точный отчет о наступлении ночи. — У меня еще двадцать минут времени — это больше, чем нужно, чтобы добраться до середины горы.

И он погнал вперед Ауджали, который с легкостью, поразительной для его колоссальной туши, взбирался на гору по каменистым и скалистым склонам, скользким от дождя.

Сердар предвидел, что подосланный к нему шпион, посланный против него не останется в долине Трупов после своей неудачи; чтобы не быть застигнутым его товарищами или им самим, он будет, конечно, скрываться в самой густой чаще джунглей, и только ночью решится выйти оттуда, чтобы добраться до прохода и вернуться в Пуант-де-Галль. Дело теперь заключалось в том, чтобы добраться прежде него до того места, где он предполагает скрыться. Эта часть программы Сердара была выполнена им с успехом, и он самым комфортабельным образом расположился на маленьком плато, откуда вместе со своими товарищами посылал последний привет «Эриманте», уносившей молодого Эдуарда Кемпбелла в Пондишери.

Скрытый в тени огромного баньяна, Ауджали стоял напротив прохода таким образом, что никто не мог пройти мимо, не натолкнувшись на этого колосса. Приняв все эти предосторожности, Сердар сел на камень подле самого слона, скрываясь под одной с ним тенью; он знал, что глаза привыкают мало-помалу к темноте, а потому без этой предосторожности шпион может увидеть его раньше, чем он сам его заметит. Как бы ни было незначительно пространство, разделявшее их в тот момент, его было достаточно, чтобы дать индусу возможность пустить в ход быстроту своих ног, а в последнем случае Сердар не был уверен, что одержит победу. Но среди ночной тьмы, сгущенной еще тенью индийского фикуса, этого не надо было бояться.

Довольный тем, что может отвечать на утреннюю западню вечерней западней, и предвкушая наслаждение мести, хозяин Ауджали сидел, ни о чем почти не думая, в ожидании своего врага.

Негодяи, испуганные появлением Ауджали, бросились бежать, как мы уже сказали, потому что приняли его за дикого слона. Первой их заботой было скорее защититься и они ничего не нашли лучше, как взобраться на дерево, которое скрывало бы их и защищало от опасного животного. Сидя среди густой листвы, они присутствовали при всех перипетиях спасения их жертвы и каково же было их удивление, когда они увидели, что слон, принятый ими за жителя джунглей, способствовал освобождению пленника. После благополучного отбытия последнего на спине Ауджали они решили покинуть свой наблюдательный пост и поделиться друг с другом своими впечатлениями.

— Ну-с! — начал первый Кишнайя. — Здорово нас одурачили.

— Вот тебе, — отвечал Веллаен, — и тысяча рупий награды, которые ты мне обещал… убежали они теперь на спине этого проклятого слона.

— А я, думаешь, ничего не теряю здесь, не говоря о репутации, которой нанесен будет смертельный удар? Я вижу также, как моя трость с золотым набалдашником догоняет твою тысячу рупий.

— Нельзя ли как-нибудь начать снова? Восемь дней, назначенные тебе сэром Уильямом Брауном для поимки Сердара, еще не прошли, и мы можем быть удачливее во второй раз.

— Простись с этой надеждой, мой бедный Веллаен! Ты знаешь, что говорят обычно в наших деревнях на Малабарском берегу: «Одну и ту же ворону не ловят два раза подряд одним и тем же куском мяса». Так-то, мой милый! Ту же пословицу мы можем применить и здесь.

— Знаю это, Кишнайя! Но отсюда не следует, что одну и ту же ворону нельзя поймать на другой кусок мяса.

— Да, понимаю прекрасно… но признаюсь тебе, мой бедный Веллаен, что в голове у меня совсем пусто. Я воспользовался всем что имел лучшим из того, в своем мешке, и, должен признаться, случаю угодно было, чтобы все довольно хорошо удавалось мне. Теперь же в моем распоряжении остались лишь хитрости, годные только для таких ничтожных людей, как ты, но они не пригодны для Сердара, который будет теперь еще больше прежнего настороже.

— Ты не относился так презрительно к моей помощи сегодня утром, когда я предложил тебе прибегнуть к кобрам.

— Что ж, я не отрицаю того, что каждому из нас может хоть раз в жизни прийти в голову счастливая мысль, — сказал Кишнайя, смеясь, — но мне кажется, что с тобой этого не случится…

— Можешь смеяться надо мной, сколько тебе угодно. Это не мешает мне сказать, что заключи я договор с губернатором, я не признался бы так скоро в своей неудаче.