Нам вернули оружие, вещи и сумку с лекарствами и, наконец, оставили одних, плотно запахнув полог. Я слышал, как возятся снаружи караульщики. Но они не подслушивали — в этом я был уверен. Кто рискнет подслушивать посланников Арконии, а?

Имоен и Скареди таращились на меня недоуменно. Старый рыцарь выставил больную ногу и тяжело дышал, положив морщинистую ладонь на шею. Лесная нимфа растирала запястья — веревки оставили глубокие следы на ее нежной коже. В бычьих глазах Альбо, мне показалось, мелькнула искра разума, мелькнула — и не погасла. Во всяком случае, тучный священник с самого утра не издал ни единого вопля, вдруг, да начал очухиваться?

«После атаки слонов я не вижу в гороскопе себя», — внезапно вспомнил я слова Альбо. Вспомнил и вздрогнул. Все, что напророчил в своем гороскопе епископ — сбылось. Угадать бы, что он имел в виду, когда сказал, что растворится. Сойдет с ума? Так ведь уже давно ку-ку… Ладно, нет времени над этим размышлять.

Я спутал ему руки за спиной обрезками веревок. Он не сопротивлялся и молчал.

— Все будет хорошо, — сказал я, глядя в фиалковые глаза Имоен. Сказал и сам не поверил. — Верьте мне. Если вас спросят о чем-то в мое отсутствие, говорите: главный приказал молчать. Точка.

— Через что такие перемены? — после некоторых раздумий спросил Скареди.

— Крессинда тебе пояснит.

Я подтянул Монго под сноп света, падавший из отдушины на потолке. Бедняга напоминал вареного рака, дышал с присвистом.

— Грэмби, ты где?

Мэтр подобрался к нам на четвереньках.

— Буду кричать! — сдавленно прохрипел он.

— Сначала дай больному лекарство.

Он вздохнул, но врач в нем превозмог испуганного кролика. Он начал рыться в своей сумке на манер охотничьего пса, который передними лапами расширяет вход в отнорок, достал пузырек зеленого стекла, зубами вытянул пробку. Пахнуло травами, настоянными на уракамбасе.

— Точно горные шершни?

— Уж будь уверен.

Он кивнул, склонился над Монго, убрав бороду за пояс, посчитал пульс на шее, затем ощупал саму шею и лицо. Наследник династии Гордфаэлей лежал молча, даже ритм его свистящего дыхания не изменился.

— Ай-ай-ай, как запущено, как запущено… Еще немножко, и я бы вскрыл ему трахею и вставил туда трубку, чтобы он смог дышать. Приподними-ка ему голову.

Я приподнял голову несчастного наследника Империи. Грэмби ловко разжал Монго зубы шпателем, и по каплям сцедил содержимое пузырька в рот. Монго даже не поперхнулся.

— Глотаем, миленький, глотаем… Ну, и все… Опускай его, Фатик. И было из-за чего тащить меня в дальние дали…

— Чтобы ты его осмотрел. Он выздоровеет?

— А чего ему сделается: молодой, сердце крепкое. Ну, разве что от противоядия обдрищется, так что лучше подложить пеленки. Ну и с женщинами, конечно, не скоро… Ведь телесная слабость! Поите его больше… Кушать… пока лучше не кушать… А теперь я буду кричать! Я с вами случайно, меня должны услышать! Я им все-все расскажу!

— Конечно, расскажешь, — сказал я. — И покажешь — местами. Только сначала встань на ноги, вот так. Теперь повернись немного боком. Угу, молодец.

— А зачем? — Старый гномочеловек доверчиво скосил на меня взгляд.

— Спрячь язык за зубами на минутку.

— А зач…

— По врачебным показаниям.

Он пожал плечами, но магическая формула «по врачебным показаниям» подействовала.

— Угму.

— Отлично, так и стой. — С этими словами я ударом кулака сломал Грэмби Бэггеру нижнюю челюсть.

Пробил смертный час Фатика М. Джарси.

По дорожкам из горбылей меня вели к архипрелату. Рядом со мной — не впереди, упаси Чоз! — семенил, не подберу иного слова, белобрысый начальник гвардейцев (плевать мне было на его имя и реальное звание). Шествие замыкала пара солдат.

Я шел, затенив лицо шляпой, и думал, какой же я идиот.

Ну ладно, нас приняли за арконийских эмиссаров. Ну и чему ты обрадовался, дубина? Эмиссару полагается доказать, что он эмиссар. Дать знак, пароль. Это может быть слово, набор фраз, жест или некая вещь, о смысле которой знают только двое — эмиссар и тот, к кому он послан.

Но я-то ни черта не знал!

И как быть?

Тонкий момент, верно?

У меня было три выхода. Первый: вежливо поздороваться и признаться во всем. Ну и, ясно, помереть на месте. Второй: рискнуть и взять Багдбора в заложники. Тоже не фонтан (в распоряжении гвардейцев целый шатер моих товарищей), но хоть порыпаюсь… Третий, самый фантастический: как-нибудь исхитриться и узнать пароль. Может быть… угадать?

Судьба подбрасывает такой шанс не просто так. Значит, где-то есть дверка выхода, и мы спасемся, если мне удастся ее открыть…

Смейтесь, смейтесь.

Фундаменталисты мыслят шаблонно, это ясно как божий день. Их мысли замкнуты на религии, причем бродят вокруг самых простых, гм, фундаментальных вещей, ибо фанатик — всегда фанатик. Это догмы… Верно, догмы и постулаты! А ведь посланниками к Багдбору арконийцы выбирали, несомненно, только преданных делу Чоза Трехрогого культистов. Постой, подожди!.. Начальник гвардейцев, стремившийся облобызать мне руку, говорил о Трехрогом! Не два, заметьте — три рога! Он, очевидно, доверенное лицо Багдбора, и уже встречал эмиссаров, недаром принял меня за святейшую особу! Черт, и это с моей-то рожей…

В любом случае, даже если нам удастся выпутаться, у меня пугающе мало времени для того, чтобы с гномами пробраться к Фаерано. Собственно, времени почти нет… И я не знаю, как мне быть и что делать.

Однако тут мы пришли.

* * *

У архипрелата Багдбора шея вросла в мясистые плечи. Бородка — словно легонько дегтем мазнули — на одутловатом лице казалась неуместной, словно он взял ее взаймы у какого-то тощего попика, чтобы добавить представительности своему вульгарному облику.

Сцепив руки поверх мятно-зеленой бархатной рясы, он стоял в центре шатра. Меж нами пролег столб света, в котором водили хороводы пылинки. За массивными плечами Багдбора маячили двое громил в рясах серого цвета. Дьяконы-телохранители. В глубине шатра толпились патриархи Чоза в фиолетовых облачениях. Там был переносной алтарь, возле которого патриархи лично воскуривали благовония.

Кое с кем из церковной братии Чоза Двурогого я вел дела раньше, потому и затенил лицо шляпой.

У архипрелата дрожали губы.

И короткие пальцы рук тоже дрожали.

Не каждый день ты пожинаешь плоды своего предательства.

Импотентный слабак.

Впрочем, предатели почти всегда слабаки.