выжат до конца, переходил к следующему вопросу. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не складывались в крупный успех.

Токаев очень успешно продвигался по карьерной лестнице. Всегда возникает вопрос: дипломатические способности — это нечто такое, что дается от Бога? Или этому можно научиться? Дипломатами рождаются или становятся? Как заранее определить, кто преуспеет за столом переговоров, кому суждено стать послом и министром?

Кажется, будто дипломаты только и делают, что ходят на приемы и с бокалом шампанского ведут светские беседы. Это лишь внешняя сторона жизни дипломата. Три четверти времени всегда уходит на рутинную, но важную работу — составление нот, записок, ведение переговоров. Да и важные переговоры со стороны кажутся тоскливым и скучным делом. Внешняя политика на 99 процентов состоит из рутинных встреч и переговоров. Но успех зависит от профессионального умения дипломатов, методично добивающихся нужного стране результата.

Контакты с китайским руководством были сведены к минимуму. Время от времени проходили консультации по международным вопросам заместителей министров иностранных дел. Но это было лишь перечисление упреков другой стороне.

Москву и Пекин все еще связывала линия правительственной высокочастотной спецсвязи (ВЧ-связи), которую протянули между двумя столицами еще в годы большой дружбы. Однажды в советское посольство в Пекине позвонил председатель Совета министров Алексей Николаевич Косыгин.

Несколько расстроенный Косыгин сказал:

— Мы пытались связаться с китайскими руководителями по аппарату ВЧ-связи, но на телефонной станции в Пекине сидит какой-то хам, отвечает грубо и отказывается соединять меня с ними.

Главе правительства дипломаты объяснили, что теперь связаться с китайскими руководителями без предварительной договоренности с Министерством иностранных дел едва ли возможно. И посольство в Пекине официально попросило МИД КНР устроить разговор между главами правительств.

Китайский чиновник высокомерно ответил:

— Никакого разговора по телефону быть не может. Если у советской стороны есть что сказать нашему руководству, то это следует сделать по дипломатическим каналам.

Это был отказ в самой невежливой форме, о чем доложили Косыгину по телефону, но в сдержанных выражениях, исходя из того, что переговоры по ВЧ-связи китайцы, естественно, прослушивают.

Советским дипломатам оставалось только одно — штудировать китайскую прессу. Никогда еще газета «Жэньминь жибао» не читалась в Москве так внимательно. Но получить реальную информацию о жизни в стране из партийной печати было невозможно. Поэтому изучали более информированные американские и британские газеты и журналы, в том числе выходящие в Гонконге, который в ту пору находился под британским управлением. Благо дипломаты имели доступ к иностранной печати, закрытой для остальных советских граждан.

Но в 1983 году СССР и КНР достигли договоренности об обмене студентами и стажерами. Всего по десять человек с каждой стороны. В десятку включили и Касым-Жомарта Токаева.

Михаил Капица стал заместителем министра иностранных дел, а Дальневосточным отделом МИД руководил потомственный синолог Игорь Алексеевич Рогачев, который понимал, насколько важно углубленное изучение Китая. И он заботился о своих подчиненных-синологах, пробивал им должности и звания.

Его собственный сын, который тоже пришел на службу в МИД, как-то заметил:

— Хорошо бы так заботиться о родном сыне.

Игорь Рогачев отшутился в своей манере:

— Когда выучишь китайский язык, тогда и позабочусь.

В конце 1983 года Токаев отправился на десятимесячную стажировку в Пекинском лингвистическом институте. В китайской столице группу советских стажеров встречали журналисты. На все их вопросы отвечал Токаев.

Стажеров поселили по двое в небольшой комнате, выдали постельное белье и теплое одеяло (что было важно), а также тазы для стирки белья и термосы. Китай все еще находился в бедственном положении.

Касым-Жомарт Токаев вспоминал:

«Полы в общежитии были цементные, отопление было символическим, что мы более чем хорошо почувствовали зимой. Душ, туалет и прочие удобства оказались в общем пользовании. Горячую воду давали по вечерам, не более одного часа.

Вначале нам казалось, что жить в таком общежитии невозможно. Но деваться было некуда, а затем мы втянулись в студенческую жизнь, находя немало положительного в повседневном быте. Во всяком случае, через год, когда пришло время покинуть нашу обитель, расставание с ней было грустным.

Сюрпризом для нас стали частые экзамены — каждые два месяца, а иногда чаще, в зависимости от воли преподавателя. “Зачеты”, к которым мы привыкли в Москве, не признавались. Так же как не признавались и типично советские шпаргалки. Китайцы очень удивлялись таким привычкам, считая, что экзамены рассчитаны на определение знаний и выявление недостатков в образовании. Через некоторое время мы согласились с таким подходом».

Много лет спустя один из преподавателей Пекинского лингвистического университета, Лю Шицинь, с удовольствием вспоминал своего студента, ставшего президентом:

«Общительный, активный. Он быстро стал одним из лучших учеников. Ему нравилось читать газеты и открыто выражать свои взгляды. Эрудированный и очень тактичный. Эти качества и помогли ему достичь таких высот».

Стажировка пошла на пользу. Токаев стал не только одним из лучших знатоков китайского языка, но и получил возможность увидеть и почувствовать, что происходит в Китае. А начались реформы Дэн Сяопина.

Насколько точно в Москве понимали идущие в Китае процессы? Информации было предостаточно. Недостатком было нежелание сообщать начальству то, что могло вызвать недовольство. Когда Дэн начал свои реформы, иногда даже поступали такого рода указания: проанализируйте состояние экономики Китая, но смотрите не увлекайтесь и не расписывайте успехи китайцев….

Преобразования Дэна были вынужденным решением. Выходом из тупика, в который страну за три десятилетия загнал Мао Цзэдун.

— Если социалистическая страна, — говорил Дэн Сяопин, — по темпам развития производительных сил на протяжении большого отрезка времени отстает от капиталистических стран, то какая может быть речь о преимуществах социализма?

Коммунистическое руководство Китая при Мао шло советским путем — национализация промышленности, поголовная коллективизация на селе, отказ от торговли в пользу распределения продовольствия и рационирования товаров. Да в Пекине еще и вознамерились, учитывая ошибки «ревизионистов» в Москве, построить коммунизм быстрее, чем Советский Союз.

Мао попытался одним махом превратить Китай в супердержаву. В мае 1958 года началась программа «большого скачка». Задача: «обогнать все капиталистические страны в короткое время и стать одной из самых богатых, самой передовой и мощной державой в мире». Начали с конфискации продовольствия.

Мао объяснял своим подручным:

— Крестьяне скрывают продовольствие и очень нам вредят. В них совсем нет коммунистического духа. Крестьяне остаются всего лишь крестьянами.

Выступая на сессии Всекитайского собрания народных представителей, Мао Цзэдун сам себе задал вопрос: «Что делать, когда не хватает продовольствия?»

И ответил:

— Ничего страшного, надо просто меньше есть. Восточный образ жизни — это хорошо для здоровья. Западные люди едят очень жирную пищу. Чем дальше на Запад, тем больше в ней жира.

Соратники смотрели на Мао преданными глазами, хотя знали, что председатель обожал жареную свинину, приготовленную в остром хунаньском соусе с красным перцем. Живую рыбу ему везли со всей страны. Рис для него