Подобный стиль жизни неизбежно стал отрицательно сказываться на результатах учебы. Как свидетельствовал Юрий Модин, сотрудник лондонской резидентуры, свой третий год пребывания в Кембридже Бёрджесс «завершил довольно бесславно. Мне кажется, он даже не сдавал выпускных экзаменов из-за тяжелой болезни в последнем семестре. Это не помешало Гаю заняться в 1933–1934 годах написанием труда “Буржуазная революция в Англии в XVII веке”. Так же называлась его работа, которую он готовил для получения степени доктора философских наук. Но, в конце концов, Бёрджесс забросил и это…».

В то самое время, в 1934 году, Гай Бёрджесс побывал сначала в Германии, а затем поехал в Советский Союз, желая, как он говорил, «своими глазами увидеть разницу двух систем, двух государственных устройств — советского и фашистского». Скажем, что как историку ему очень повезло: 30 июня 1934 года в Берлине произошла знаменитая «ночь длинных ножей», когда эсэсовцы уничтожали недавних своих соратников — штурмовиков. Как пишут в исторической литературе, это была «первая волна массовых убийств в Третьем рейхе. 83 человека были убиты без суда и следствия, без права на защиту, оказавшись жертвами партийно-клановой разборки». В общем, фашизм предстал перед ним во всей своей красе.

Зато в СССР, благодаря заботе Иностранного отдела НКВД, небольшую группу британских студентов, в которую входил Бёрджесс, принимали в полном смысле «на высшем уровне».

В Ленинграде с ними встретились член Западного бюро Коминтерна Иосиф Пятницкий и «любимец партии», ее тогдашний теоретик Николай Бухарин, который имел с гостями продолжительный разговор о том, что только коммунисты могут реально противостоять фашизму.

Побывав в Ленинграде и Москве, молодые представители британского истеблишмента не выразили большого восторга от того, как живут люди в стране победившего пролетариата. Однако разочарую любителей проводить параллели между «двумя тоталитарными режимами»: подобных параллелей Бёрджесс не углядел, и его выбор в пользу СССР был осознан и однозначен — свою жизнь он решил посвятить борьбе с фашизмом. Правда, потом эта поездка в Советский Союз оказалась для Гая неким skeleton in the closet — «скелетом в шкафу», и когда возникали известные подозрения, приходилось объяснять, что она была вызвана исключительно «юношеской любознательностью» и что Бёрджесс не только не был завербован там «большевиками», но и полностью разочаровался в советской действительности, вследствие чего вышел из компартии у себя на родине…

Тут он говорил полуправду: в СССР его действительно никто не вербовал: в поле зрения нелегальной лондонской резидентуры советской разведки он попал еще у себя на родине и с помощью своих друзей — Кима Филби и Дональда Маклина был привлечен Арнольдом Дейчем к сотрудничеству на идеологической основе. Бытует мнение, что именно «богемность» Бёрджесса прежде всего привлекла к нему внимание разведки, хотя на самом деле всё было совсем наоборот. Его негативные качества поначалу настроили против него и резидента Александра Орлова, и его помощника Арнольда Дейча. Только ручательство товарищей, и в первую очередь — Филби, позволило решить вопрос в его пользу. Они характеризовали Бёрджесса как «очень способного и авантюрного малого, могущего проникнуть всюду». Что ж, определенная доля авантюризма разведчику необходима — хотя известно, что просто авантюристом он быть не может.

Итак, в январе 1935 года Гай познакомился со «Стефаном», он же Дейч, и принял его предложение о сотрудничестве. Бёрджессу был присвоен оперативный псевдоним «Медхен» (затем он был также и «Паулем», и «Хиксом»). Вот тут как раз ему и пришлось проявлять свою «авантюрность», потому как официально Бёрджесс вновь «ложился на другой курс». Он четко и логично объяснил своим друзьям — студентам и преподавателям, что порывает с марксизмом, в котором разочаровался, и видит германский фашизм как «светлое будущее человечества». Вести подобные разговоры «в лоб», ни с того ни с сего начиная их самому, было нельзя, и перед своими собеседниками Гай представал в виде этакого байроновского Чайльд Гарольда, скрывающего душевное разочарование под тонкой иронией. Вроде бы получалось…

По окончании Кембриджа Гай обосновался в Лондоне, полностью и окончательно порвав связи со своей подпольной организацией. Фактически он поступил «на службу к капиталу» — стал советником по финансовым делам у матери Виктора Ротшильда, своего товарища по Тринити-колледжу. Затем занял должность парламентского ассистента у молодого и крайне правого парламентария Джека Макнамары, члена Общества англо-германской дружбы. В результате он сумел существенно расширить круг своих знакомств, обзавелся весьма серьезными связями в различных слоях высшего общества.

В конце 1935 года Бёрджесс поступил на работу в Британскую радиовещательную корпорацию — ту самую легендарную Би-би-си, что впоследствии так хорошо узнали в СССР… Для работы на радио выпускник Кембриджа имел все необходимые качества: кроме высокого уровня образованности и широчайшего кругозора, он отличался коммуникабельностью, умением устанавливать знакомства и связи в различных кругах общества — в том числе и в самых высоких, к которым он и сам принадлежал по своему происхождению. Как известно, наличие подобных навыков и личных качеств очень ценно не только для журналиста, но для и разведчика. На радио Бёрджесс в основном занимался вопросами внутренней политики, вел ставшую вскоре популярной программу «Неделя в Вестминстере». Совсем не случайно в его передачах все чаще появлялись люди, которые у нас именуются «выходцами из спецслужб», или даже имевшие к таковым непосредственное отношение в то время. Можно понять, что журналистская работа давала Гаю большие возможности и для сбора информации, и для поддержания контактов со своими связниками из Центра.

В соответствии с общительным характером Бёрджесса, его широкими и разнообразными связями и, как отметил Дейч в его психологическом портрете, удивительной способностью «легко завязывать знакомства» Гаю была определена роль «наводчика и вербовщика». Можно сказать, что в разведке она наиболее трудная и опасная — всего один «подход» не к тому, так назовем это, человеку был чреват «расшифровкой» со всеми непредсказуемыми, но весьма печальными последствиями. В общем, работа на грани опасности, постоянный риск…

Для авантюрных наклонностей Бёрджесса — это то, что надо. Как было признано, он был буквально создан для такой работы, о чем и сам потом нередко говорил, — но по вполне понятной причине не стану называть никаких неизвестных читателю цифр или имен. Просто еще раз повторю, что знающие люди относятся к термину «Кембриджская пятерка» с определенным сарказмом.

Конечно, идея руководителей лондонской резидентуры о вербовке «перспективных» студентов Кембриджа и Оксфорда нашла у Бёрджесса не только полное понимание, но и горячую поддержку, так что Гай сразу же стал «продвигать» ее в двух направлениях: в теоретическом и практическом.

Как теоретик, он даже подготовил соответствующий доклад для Иностранного отдела НКВД.

«Организация работы среди университетского студенчества, — писал Бёрджесс в этом своем меморандуме, — имеет величайшее значение, поскольку через нее мы могли бы управлять регулярным потоком людей, идущих на государственную службу, которых можно было вербовать до того, как они сделаются слишком выдающимися, и устраивать их на безопасные места той или иной отрасли службы».