Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грегер не знает финского языка (за исключением нескольких искаженных ругательств - приложение 1, как уже сказано). Не лучше него разбирались в сконском и пенсионеры. То, что они чудесным образом все-таки понимали друг друга, можно объяснить двумя причинами: обильной и понятной жестикуляцией Грегера, а также его весьма обширными агрономическими познаниями.
Сын у этого таможенника, лингвист из Умео, даже начал писать диссертацию на тему: "Билингвальная коммуникация в северно-скандинавской мультикультурной среде", но спился и свой труд не закончил.
Сам Грегер, когда его стали выводить на чистую воду, только весело заржал. Такой уж они народ, эти южане. Весельчаки.
.
В первый же день работы Грегер извлек из чулана весь музыкальный инвентарь: березовые палочки, два тамбурина - один из них с трещиной, два треугольника, ксилофон, где не доставало ля и фа-диеза, маракасы с просыпавшимися семенами, гитару с тремя струнами и, наконец, сломанный молоточек с бархатной сурдинкой. Да еще кипу песенников "Наши песни 1" и пригоршню "Родных мотивов" Улофа Сёдеръельма.
– Не, ты подумай, чо за хгень! - недовольно бурчал Грегер.
Не успели мы глазом моргнуть, как он вытряс из школьного бюджета сумму, о существовании которой в школе даже не подозревали, купил барабанную установку, электробас, электрогитару и усилки. Плюс нулевый проигрыватель. На следующем уроке вдруг выяснилось, что Грегер ко всему прочему - нехилый гитарист. Здоровая левая лапища бегала по грифу точно волосатый южноамериканский паук, одинокий палец правой тем временем высекал аккорды: и тебе уменьшенные, и тебе задержанные, и флажолеты, и все это - играючи. Потом Грегер заиграл блюз, запел по-негритянски - с его картавым южным "эр" это не так уж трудно. Потом выдал соло - гитара зарыдала, палец ходил вместо медиатора. Мы только диву давались.
Но вот прозвенел звонок с урока, в классе остались только я и Ниила.
– Я так в жизни не сыграю, - угрюмо сказал Ниила.
Грегер отложил гитару.
– Ну-ка, вытяни ггуки! - скомандовал он.
Ниила вытянул руки. Грегер тоже вытянул свои, стал разглядывать пальцы.
– Считай!
Ниила стал считать. Шесть пальцев.
– А у тебя?
– Десять.
Что ж, у Грегера был свой взгляд на вещи.
Заметив, что мы интересуемся музыкой, Грегер разрешил нам играть на переменах. Ниила с округленными глазами стал щупать электрогитару, дивясь податливости ее струн. Я же первым делом схватил басуху. Она непривычно оттягивала плечо, словно маузер в кобуре. Затем я подключил оба усилителя. Ниила забеспокоился за свои пальцы - вдруг его током шарахнет через струны, что тогда? Я сказал, что шарахнуть не должно - струны ведь изолированы.
Вот стали играть. Мы были на седьмом небе, мы улетали - не беда, что выходила жуткая какофония. Зато можно сказать, что с этого дня наша музыка обрела плоть. Сначала самопальное "бревно" в гараже, потом дребезжащая акустическая гитара, и вот теперь у нас в руках вещь. Лоснится лакированный бок, поблескивают хромированные колесики и кнопки, глухо ворчит динамик. Это было круто! Это было по-настоящему!
Нашей первой задачей было научиться выдерживать такт. Сначала поодиночке, это не так-то легко. Потом вместе - еще хлеще. Второй - сменить аккорд. Вместе. Не забывая про такт. И вернуться на прежний аккорд.
Кто сам играл, поймет меня. Уж сколько мы маялись, прежде чем у нас стало получаться хоть какое-то подобие музыки.
Грегер приходил послушать, давал дружеские советы. Самое ценное в нем - его олимпийское спокойствие. Как тогда на большой перемене, когда он учил нас одновременно брать первую ноту. Он считал и считал, но каждый раз мы начинали вразнобой - я на счет "три", Ниила на счет "четыре". И вдруг получилось. В кои-то веки мы сыграли на счет "четыре" - тогда Грегер сказал, что теперь надо начать на "раз". Второй. Тот, который считаешь про себя.
– Раз, два, три, четыре - (и-и!)
Ниила буркнул, что высшую математику он не проходил, - нельзя ли как-нибудь на пальцах объяснить. Тогда Грегер вытянул изувеченную руку и приказал Нииле сосчитать обрубки.
– Четыгге паггца тю-тю - моггчите, - дружелюбно пояснил Грегер. - Поднимаю боггшой - начали!
Вы не поверите, но это сработало. Первый раз в жизни мы заиграли одновременно. Даже сегодня, когда музыканты начинают отсчет, у меня перед глазами всплывает культя Грегера.
Мы вкалывали всю осень. Использовали любую свободную минутку. На переменах, в окнах, после уроков. И вот, как-то в обеденный перерыв, мы умудрились худо-бедно состряпать блюзовый аккомпанемент.
Грегер послушал и одобрительно кивнул:
– Так деггжать!
Открыл дверь. В класс робко вошел паренек, лицо мягкое, на лоб свисает длинный чуб. Паренек даже не взглянул на нас. Открыл продолговатый футляр, который тащил с собой. Внутри футляр был обит кровавым плюшем. Длинными гибкими пальцами незнакомец выудил красно-белую электрогитару, подключил ее к усилителю, добавил громкости. И под наш аккомпанемент выдал такое соло, что сердце заметалось в груди - то был вопль, исполненный скорби. Гитара звучала как-то по-особенному, мы такого не слышали - она хрипела, рычала, выла. Безутешно рыдала, как человек. Мальчик подкрутил что-то в коробочке, прикрепленной к гитаре - вой усилился. Еще соло. Клокочущее, режущее соло, гитара билась диким зверем, а играл-то, играл-то тринадцатилетний салабон. Пальцы летали по струнам, медиатор взрывался оглушительными каскадами звуков, ухо отказывалось слушать, мы впитывали музыку сердцем, телом, кожей. Вдруг парень сотворил нечто. Снял гитару, поднес ее к колонке, и гитара пошла, пошла играть сама собой - надрывно шептала, выла по-волчьи и пела флейтой одновременно. Я в жизни такого не видывал.
А паренек вдруг улыбнулся. Мягко так, по-девичьи. Откинул назад белобрысый чуб, выключил ток. Финские скулы, прозрачно-голубые глаза.
– Джими Хендрикс, - только и сказал он.
Мы раздвинули шторы. Толпа учеников, локоть к локтю, приклеилась сопатками к стеклу. Музыка, должно быть, прокатилась по всей школе.
Грегер мечтательно закатил глаза:
– Ну вот, бггатцы, это уже когге-что! Познакойтесь - это Хойгегги.
Мрачное предчувствие кольнуло меня - обернувшись к Нииле, я шепнул:
– Блин, как они его измудохают!
– Чё? - встрепенулся Грегер.
– Так, ничё.
.
Старшие классы - вот когда народ забыковал не на шутку. Паяльская Центральная школа по тем временам была настоящим зверинцем - не дай вам Бог хоть чем-то выделяться среди остальных. Конечно, со стороны могло показаться иначе. Заурядная поселковая школа. Всего-навсего две сотни голов. В коридорах тишь да гладь, да прямо-таки робкая покорность.
На самом же деле здесь промышляют хулиганы. Потихоньку забурев еще в средних классах, теперь они и вовсе расцвели буйным цветом. Виной тому, наверное, половое созревание. То ли хотелось им очень, то ли что-то сильно мешало жить.