Едва проход очистился, я поднялся с колен и собрался уходить, но тут меня тронул за локоть низкорослый плотный слуга.

— Следуй за мной, — прошептал он, сверкнув глазами. — Тебя вызывают.

— Куда? — удивился я.

Но карлик уже скрылся за колонной, и мне пришлось пуститься за ним вдогонку. Он подвел меня к двери — не той огромной, в которую вошел севастократор, а к маленькой дверце, больше подходивший к его росту, чем к моему. Дверца эта находилась немного в стороне от парадного входа, и за ней открывался не какой-нибудь роскошный зал, а узкий коридор с низкими сводами, да к тому же плохо освещенный, так что продвигаться по нему было нелегко из-за беспорядочных поворотов и непонятно откуда взявшихся ступенек. Мы не встретили там ни одной живой души. Внезапно коридор уперся в глухую стену.

— Иди направо, — шепнул мне карлик.

Я послушно свернул направо и неожиданно оказался в просторном, ярко освещенном зале. Высокий купол с множеством окон был расписан изображениями древних правителей; покрытые позолотой стены сверкали подобно застывшему закатному солнцу. Я часто заморгал и посмотрел назад, однако, к собственному изумлению, увидел совершенно гладкую стену. От моего низкорослого проводника и от коридора, по которому я шел, не осталось и следа.

— Деметрий!

Я вновь обратил взор к центральной части зала, где между мраморными колоннами стояли два человека. Одним из них был Крисафий, одетый в необычайно изысканные одежды, а другим…

Второй раз за это утро я распростерся перед севастократором. Тот усмехнулся и жестом руки приказал мне подняться и приблизиться к нему.

— Я заметил тебя в галерее, Деметрий, и тут же велел позвать сюда. До меня дошло известие, которое в определенном смысле касается и тебя, и я спешу поделиться им с теми, кто сумеет извлечь из него должную пользу. — Он наклонил голову и заглянул мне в глаза. — От своей супруги я узнал ужасные новости. Ее лесничий прислал сообщение о том, что в ее охотничий домик, находящийся в большом лесу, вторгся некий монах в сопровождении нескольких болгар. Боюсь, что эти злоумышленники готовили там покушение на моего брата, которое, к счастью, оказалось неудачным. Я немедленно рассказал об этом императорскому советнику, ибо меня тяготило то, что я, пусть даже невольно, оказал помощь врагам моего брата.

Настала моя очередь испытующе заглянуть ему в глаза.

— А не докладывал ли лесничий твоей жены о том, что вчера в тот же дом нагрянула дюжина варягов и что они узнали обо всем этом прежде, чем их изгнал оттуда негостеприимный лесничий по имени Косма?

Севастократор и бровью не повел.

— Этого я не знал, Деметрий. То сообщение пришло только сегодня утром. Видимо, оно долго добиралось до меня. Я хотел отправить к тебе посыльного, но подумал, что поступлю умнее, если сразу расскажу все советнику. У меня были опасения, что с тобой ему будет труднее встретиться, чем со мной.

— Действительно, — согласился Крисафий. — Иногда у меня есть более безотлагательные дела, чем выслушивать устаревшие и малоубедительные слухи.

Говоря это, он смотрел на меня, но я чувствовал, что его слова обращены к севастократору.

— Более безотлагательные дела? — заступился за меня Исаак. — Что может быть более безотлагательным, чем безопасность императора?

— Безопасность империи, как тебе хорошо известно, господин.

— Это одно и то же. И где сейчас мой брат?

— Он на городской стене, осматривает оборонительные сооружения. Каменщики трудятся с самого рассвета, латая прорехи.

— Но в чем дело? — вмешался я, вспомнив селян, толпившихся вчера вечером перед городскими воротами.

— Дело в том, что в скором времени мы будем атакованы, — фыркнул евнух. — Только и всего. Однако это уже не твоя забота, Деметрий. Твоя забота — не допустить, чтобы монах-убийца, который может погубить нашего императора, разгуливал на свободе, когда варварская армия подступит к нашим воротам. Но вряд ли ты поймаешь этого монаха, если будешь попусту тратить время в этих покоях.

Он небрежно махнул рукой, и позади меня бесшумно отворились двери. Правильно истолковав его слова, я поклонился и вышел, пройдя через толпу музыкантов и придворных лизоблюдов, которые попусту тратили время в соседних покоях. Они ненадолго удостоили меня своим вниманием, но тут же забыли обо мне.

Раз уж я все равно находился во дворце, то и решил разыскать архивариуса императорской библиотеки, поскольку мне хотелось уточнить одну маленькую деталь. Архивариус оказался большим занудой и не позволил мне касаться своих драгоценных книг и свитков. Он послал помощников искать нужные мне сведения, а мне велел дожидаться ответа в скриптории, где корпели над книгами десятки монахов. Скрипторий представлял собой большую, хорошо освещенную комнату с огромными полукруглыми окнами на противоположных стенах. Ее тишину нарушал лишь скрип перьев.

Через какое-то время вернувшийся из хранилища помощник стал что-то шептать на ухо архивариусу. Старик несколько раз кивнул и наконец направился в мою сторону, шаркая ногами.

— Мы нашли ответ на твой вопрос, — прошептал он. Его голос напоминал шуршание сухой бумаги. — В нашей церкви святого с таким именем нет, а вот франки действительно очень почитают святого Ремигия.

Опять франки! Мальчик говорил, что монах молился на их языке, и вот теперь выясняется, что он молился их святым.

— Что это за святой? — спросил я.

Монах сложил руки вместе, полностью спрятав их в длинных рукавах.

— После падения Запада, когда варвары овладели Римской Галлией и вновь стали процветать язычество и ереси, Ремигий обратил их короля в истинную веру и тем самым спас франков для Христа.

— И это все?

При всей значимости этого факта для истории церкви я не понимал, почему убийца выбрал для почитания именно святого Ремигия.

Архивариус смерил меня суровым взглядом, как какого-нибудь нетерпеливого школяра.

— Все. Ремигий стал епископом и почил в преклонных летах. Его усыпальница находится во франкском городе Реймсе, одном из центров франкской учености. Считается, что его мощи произвели множество чудотворений.

Не знаю, считал ли архивариус одним из таких чудотворений просвещение варваров, но было очевидно, что он не испытывал особого удовольствия, делясь своими познаниями с таким невеждой. Я поблагодарил его за оказанную любезность и удалился, сомневаясь в том, что узнал что-то существенное. Это была еще одна ниточка, связывающая монаха с западными варварами, но я-то ведь искал его связи с ромеями, с людьми, готовыми занять императорский трон, когда император падет. Каким бы святым ни поклонялся монах и на каком бы языке он ни молился — на греческом или на латыни, мне нужно было отыскать его хозяев.

Но в то утро я не имел ни малейшего представления, где же их искать. На дальнейшие разговоры с Фомой у меня не хватало терпения. В голове вертелось еще несколько известных имен из списка Крисафия, однако я боялся, что не найду с этими людьми общего языка, а значит, пользы от этих встреч будет очень мало. Бродить же по улицам в надежде случайно увидеть монаха с кривым носом было уж совсем глупо.