– Двое подозреваемых, сержант. Несовершеннолетние. И собака. С тыльной стороны… и они все в, эм… даже думать противно, сержант. Принеси перчатки.

Я узнаю его голос. Это тот самый полицейский, который днём велел мне убираться от Сент-Вуфа. Я боюсь, что и он меня узнает.

Он делает пару шагов к нам.

– Ладно, – говорит он. – Кто тут у нас?

Безо всякого предупреждения Рамзи кидается в сторону и несётся через лужайку.

– Эй! Ты маленький… а ну вернись! – Но уже слишком поздно, и полицейский осознаёт, что если он погонится за Рамзи, тогда я тоже убегу, и он может упустить нас обоих. Так что вместо этого – и совершенно вопреки нашим ожиданиям – он поворачивается ко мне и хватает меня за плечи, не успеваю я и шагу ступить.

– Фу. Что за?..

Я – как я уже, кажется, упоминала – с ног до головы измазана собачьим навозом, и рука полицейского соскальзывает в тот самый миг, когда мистер Мэш издаёт угрожающий рык и надвигается на него, обнажив зубы. Полицейский пятится.

– Отзови свою собаку, милочка. Это вообще-то противозаконно.

– Мистер Мэш… – начинаю я, но пёс не слушает. Вместо этого он продолжает наступать на полицейского, натянув поводок на всю длину, и разражается рыком и лаем.

Я уже понимаю, что произойдёт дальше: полицейский всё пятится, и хватает одного заключительного ворчания мистера Мэша, чтобы мужчина запнулся о край компостной ямы.

– А… а-а-а… не-е-ет!

Взмахнув руками, он падает спиной вперёд в яму и неуклюже приземляется на бок. Одна его рука погружается в жижу, второй он шарит по краю ямы.

Это наш единственный шанс. Я разворачиваюсь и несусь, а полицейский начинает выбираться наружу, но поскальзывается и снова падает. Мистер Мэш мчится впереди меня.

– Стоять! – эхом несётся мне в спину.

Я бегу и бегу. У ворот во двор к нам присоединяется Рамзи, и мы продолжаем бежать, через новый район, держась проулков. Все мысли о запахе и грязи вытеснила из моей головы единственная цель: убраться как можно дальше.

А потом мы пробегаем по дорожке между двух домов и оказываемся на поле, где стоит мамино дерево, а там бежим вдоль забора, обрамляющего коровье пастбище. Я наконец вижу наш амбар, и только когда мы оказываемся возле него, я открываю замок ключом, спрятанным под цветочным горшком, и мы входим внутрь, жадно глотая воздух, впервые с тех пор, как начали бежать, мы можем обменяться словами.

– Джорджи… – хрипит Рамзи.

– Что?

– Ты воняешь!

Мы оба покатываемся со смеха и продолжаем смеяться как полоумные, хотя на дворе два часа ночи. Я включаю шланг за тёмным амбаром и принимаюсь за непростое дело – пытаюсь почистить нас двоих и мистера Мэша.

Я всё думаю о том, как мистер Мэш рычал на полицейского, и о постере на стене моей спальни:

Мистер Мэш считает, что поливка из шланга – это невероятно весело, и пытается укусить струю воды. Я с печалью думаю, что прежде чем мы сможем снова повеселиться, пройдёт какое-то время. Нам придётся очень хорошо его прятать.

Только тогда я осознаю, что он, вообще-то, может быть болен. Я так сосредоточилась на том, чтобы спасти его от усыпления, что даже не подумала об этом. Я ничего не говорю Рамзи, но только то, что Мэшик не был в карантинной зоне, не означает, что он не успел заразиться.

Что ж.

Мне остаётся лишь надеяться, не так ли?

Не могу рассказать вам обо всём, что происходило в последние пару дней. Навалилась просто куча всего. Однако больше «выхлопов машин» мы не слышали, что уже хорошо.

В основном мы с Рамзи живём в страхе, что к какому-то из наших домов подъедет полицейский автомобиль. То, что мы сделали, было довольно серьёзно, особенно та часть, где мы убежали от полицейского. Мы оба знаем, что не оберёмся неприятностей. Но ещё мы оба знаем, что у полиции и практически всех остальных людей в форме есть дела поважнее пары ребятишек в яме с какашками.

На следующий день после нашего набега на Сент-Вуф Рамзи написал мне:

Я ответила:

Мистер Мэш остаётся в амбаре, никем не замеченный, и я ношу ему еду в рюкзаке. Это довольно просто – я иду по нашей аллее к главной дороге, а потом делаю крюк прямо перед воротами (там меня скрывает высокий забор) – и прихожу в амбар.

Я остаюсь там на часок, бросаю мячики по просторному амбару, прячусь среди картонных коробок, пока Мэшик меня ищет, виляя всем задом от восторга, а потом просто сижу, почёсывая ему пузико, и пытаюсь не думать об остальных собаках, которых я оставила.

Я размышляю, скучает ли он по своим друзьям. Размышляю, случилась ли в Сент-Вуфе та жуткая вещь, о которой я даже написать не могу. Размышляю, что думает обо всём этом бедный викарий. Усыпление кажется совершенно излишним. Мистер Мэш как будто бы здоров.

Сидя в пыльном амбаре в окружении старых ржавых автомобильных дверей, длинной выхлопной трубы и прочего машинного хлама, я слегка подпрыгиваю, когда мой телефон вибрирует от входящего сообщения. Это викарий: говорит, что зайдёт сегодня вечером.

Я оставляю маленькое окошечко в амбаре открытым, чтобы внутрь поступал свежий воздух, потому что мистер Мэш только что испортил воздух, а потом закрываю за собой дверь, обещая скоро снова его навестить. Это так себе жизнь, но по крайней мере жизнь.

У папы в мастерской работает радио, и оно впервые на моей памяти настроено на станцию с новостями. Не Классика Рока, которую папа обожает и вечно слушает, только Плохие Новости: бесконечные сообщения о распространении ЭПП.

– Всё ладом, дружок? – спрашивает он, когда я вхожу. Кажется, он схуднул. Он довольно крупный, мой папа, но его лицо выглядит осунувшимся. – Что поделывала?

В ответ я пожимаю плечами:

– Ой, да знаешь, то да сё.

Он не продолжает расспрашивать. Кажется, у всех нынче странное настроение. Папа садится на приступку автодома. Он откусывает сэндвич и предлагает и мне один. Потом мотает головой в сторону радио.

– Становится только хуже, – говорит он с набитым ртом, хотя я уже знаю, я слышала последние новости: в них объявили, что в Соединённом Королевстве умерло уже двое людей, и ещё несколько случаев под подозрением. Это заставляет меня нервничать – вдруг мистер Мэш всё-таки болен. Но если это так, никаких симптомов у него нет. Также теперь от вируса умерло бесчисленное количество собак, а ещё нескольких застрелили ночью.