Дождь смешивался со слезами. На тротуаре стоял тонар без колёс. Обычный фургончик, торгующий хлебом. Есть не хотелось.

Проснулась я рано, но Дмитрий меня опередил. На подушке лежал листок бумаги, исписанный кривыми торопливыми строчками.

"Вызвали в службу контроля. На обратном пути куплю чего-нибудь на завтрак. Или на обед. Как получится. Не скучай".

Было так хорошо, что я даже не вспомнила о бабушке. Принимая душ, напевала, а потом долго и придирчиво разглядывала себя в зеркале.

Услышав хлопок входной двери, я обрадовано выпорхнула навстречу. В чём была. В коротеньком белом полотенце.

— Хм… — растерялась высокая худощавая женщина, прислоняя к стене объёмистый чемодан.

— Здравствуйте, вы… вы…

— Это я хочу поинтересоваться вашей личностью, — она откинула с лица длинные белые волосы, и я отметила, что незнакомка немолода. — Думаю, как хозяйка имею право. Не воровать же вы в таком виде пришли?

— Ох, — пальцы сжались на полотенце, — мы… Демон сказал…

— Дима приехал, — удивилась женщина и с улыбкой посмотрела куда-то вглубь коридора.

— Да. Он приехал и уехал. Сейчас… — понимая, как бестолково звучат объяснения, я метнулась в комнату и, схватив бумажку, выскочила обратно, — вот.

Прочитав записку, незнакомка удивлённо выгнула брови и посмотрела на меня по- другому. Медленно, оценивающе, с ног до головы, как умеют только женщины.

— Интересно, почему это его тянет домой лишь в моё отсутствие, — она скинула ярко-жёлтые туфли и уже мирно предложила. — Давайте знакомиться. Станина Галилианна, мать того, кого вы называете Демоном.

— Ох, — повторно растерялась я.

Женщина улыбнулась, и эта улыбка кардинально изменила её лицо, до этого казавшееся высеченным из мрамора. Глаза озорно сверкнули, и я с изумлением узнала их. Внешние уголки век чуть опущены, как у Дмитрия, только голубые.

— Лена, — не так мне представлялось это знакомство.

— Отлично, Лена. Одевайтесь, и будем пить кофе. Раз уж мой сын привёл домой девушку, то я просто обязана знать о ней всё. — Галилианна подмигнула и направилась на кухню.

Вспомнив, в каком виде мы вчера там всё оставили, я юркнула в спальню. Ни за что отсюда не выйду. По крайней мере, пока не вернётся псионник.

В дверь легонько постучали, и я отскочила от неё, как ужаленная. Створка приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась рука с ухоженными ногтями, через которую была перекинула моя одежда. За дверью хихикнули.

— Не заставляйте меня долго ждать. Всё равно не отстану, — сказала женщина и удалилась. Покраснела я целиком, от пальцев ног до кончиков ушей.

Когда я набралась смелости показаться на кухне, там уже был наведён порядок, а Галилиана, тихонько подпевая включённому радио, накрывала на стол.

— Садитесь, — кивнула очень довольная собой женщина, — и перестаньте смущаться. Я ещё помню, каково быть молодой и влюблённой.

Она сняла пушистый голубой свитер и небрежно бросила на спинку стула.

— Итак, — мать Дмитрия села напротив и пододвинула ко мне дымящуюся чашку, — желаю услышать полный рассказ. Всё: от знакомства до вашего приезда сюда.

Её кад-арт висел на витой серебряной цепочке. Очень похоже на диаспор благородного серого оттенка с перламутровым блеском. Если это так, то передо мной личность творческая, наделённая многими талантами и тщеславием в довесок.

— Не могу, — вымученно улыбнулась я. — Это связанно с работой, а дело по закрытой категории.

— Так вы коллеги? — Галилиана в свою очередь посмотрела на цепочку кад-арта под моей блузкой.

— Не совсем. Он ведёт моё дело.

— Надеюсь, он не был очень строг, — женщина рассмеялась и подмигнула.

Я обратила внимание на её глаза, их голубизна стала прозрачной, и за этой завесой проглядывало что-то иное, несовместимое с весельем. Что-то более приземлённое и знакомое. Расчёт, предвидение, не знаю, как назвать эту странную рациональность. То же самое было в глазах её сына.

— Что вы делаете в столице? Или это официальное представление?

Вот тут-то меня и ударило. События вчерашнего вечера — что из них было следствием, а что причиной.

Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Галилианна нахмурилась, полные губы слегка поджались.

— Понимаете, у меня вчера… бабушка умерла, — произнести это оказалось очень трудно.

Почему я должна вообще что-то объяснять?

— Сочувствую, — сказала женщина. — Извините за расспросы, но разве вы из Заславля? Я подумала…

— Нет. Из Вороховки. Родители живут в Старом Палисаде, а бабушка мотается… моталась отсюда туда. Никак свою службу контроля оставить не хотела, — я помешала миниатюрной ложечкой кофе и взяла чашку. — Вы, наверное, о ней слышали. Нирра Артахова.

Обычно реакция на имя бабушки легко предсказуема. Либо опасения, причём беспочвенные, ведь перед ними всего лишь ее внучка, а не грозный псионник. Либо уважение, плавно переходящее в зависть, влиятельных родственников хотели бы иметь многие. Но Галилианне удалось меня удивить. И напугать.

Рука, державшая чашку, дрогнула, неловко поставленный кофе плеснулся через край, украсив светлую столешницу тёмными пятнами. Женщина шумно выдохнула и спрятала руки под стол.

— Вы дочь Сергия? — спросила она осипшим, не имеющим ничего общего с прежним звонким сопрано, голосом.

— Да, — её беспокойство меня не тронуло, а вот вопрос не понравился, — Артахова Алленария Сергеивна.

— Нет, — Галилианна неожиданно затрясла головой и повторила, — нет. Он не мог так далеко зайти!

Нехорошее предчувствие ужом заползало под кожу. Не надо, не спрашивай, скомандовала я себе. Поскорей бы пришёл Демон, в его присутствии всё или разрешается, или становится незначительным.

— Этого не будет, — прошептала женщина. — Никакая месть не станет ему оправданием.

— Галилианна, — начала я, но меня уже не слушали.

Мать Дмитрия вскочила и убежала в комнату.

Пронзительный звонок трамвая заставил меня очнуться, я слишком близко подошла к рельсам, и предусмотрительный водитель дал сигнал. Дом псионника остался далеко за спиной, спальный район сменился историческим центром. Светофоры столицы, в отличие от остальных городов империи, обладали странной способностью гореть для машин дольше, чем для людей.