Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я бы и рад возразить, да только особо нечего. Мира глубоко вздохнула, открыла глаза. От яркого света снова зажмурилась и опять приоткрыла веки, на этот раз не так резко, всего лишь чуть-чуть. Я бросился к ней.
– Не ссорьтесь, – едва слышно прохрипела девушка. – Вы так громко ругаетесь…
– Прости, милая. Девочка моя… Как я рад, что ты проснулась.
– Никто ни в чем не виноват, – Мира сфокусировала на мне затуманенный прищуренный взгляд. – Ты все же приехал за мной.
– Конечно же, я приехал. Я чуть с ума не сошёл, как испугался за тебя. Так боялся не успеть…
– Все хорошо. – Мира ещё немного открыла глаза, стараясь осмотреться, и добавила уже не так уверенно: – Так ведь?
– Да, теперь все будет хорошо. Ты поправишься. Я найму лучших докторов, они быстро поставят тебя на ноги. Если захочешь, я отвезу тебя куда угодно, чтобы ты окрепла и пришла в себя. Мира, малышка, прости меня…
– Где Никита? – перебила меня Мира.
– С ним все нормально. Он дома вместе с Зинаидой Львовной и няней. Андрей тоже там. О сыне не беспокойся, я позабочусь о нем. Все мы присмотрим за ним.
– Хорошо. Пить хочу.
Лола метнулась к тумбочке, где стояла бутылка воды и пластиковые стаканчики. Налила воду в стаканчик и осторожно поднесла к губам Миры.
– Только не увлекайся. Пей медленно, маленькими глоточками.
Мира выпила воду и откинулась на подушки.
– Как ты себя чувствуешь? – нежно спросила Лола.
– Все болит, но пока терпимо.
– Это действие обезболивающего. Оно скоро пройдёт, надо позвать врача, чтобы осмотрел тебя.
– Спасибо, – прошептала Мира.
За что спасибо, любовь моя? За то, что, как и сказала сестра, был идиотом? Не смог перебороть свой страх, потерял тебя, а теперь ты лежишь на этой койке вся в синяках и ранах? Чёрт, да это меня надо было бы придушить.
Почему от наших решений, поступков и слов страдают в первую очередь самые близкие для нас люди? Те, кого любим мы и те, кто любит нас. Я ведь думал, что поступаю правильно, отпуская Миру, а вот что из этой правильности вышло… И рад бы принять её боль на себя, но не могу. От пережитого, от моего бессилия что-либо изменить, поступить по-другому, приехать чуть раньше, хотелось рвать и метать, кричать и крушить все, что попадется под руку. Но я сдерживал себя, понимал, что не это сейчас самое важное, что невозможно отмотать время и поступить иначе. Поэтому я сосредоточился на главном: здоровье Миры и на благополучии Никиты. Здесь уж Лола мне помогла. Она присматривала за пацаном, когда не могли я или Андрей. Благо, сестра моя не далеко ушла от ребёнка, и вместе им было весело. Когда мне приходилось оставить Миру, съездить на работу, по делам, Лолита приезжала в больницу и развлекала Мирославу.
Я фактически перебрался к Мире в квартиру. Если я не был с ней в палате, то приезжал к ней домой, следил за Никитой, гулял с ним, кормил его, купал, укладывал спать, отвозил утром в сад и забирал вечером. Вот так неожиданно для самого себя я стал фактически отцом для маленького мальчика – продолжения Миры. И мне чертовски понравилось это чувство единения, ответственности, ощущение себя частью их семьи. Зинаида Львовна следила за мной, как ястреб. Не доверяла. Это и понятно после того, что я сделал с Мирой. Но потихоньку и эта крайне эксцентричная старушка оттаяла, приняла меня. Даже угощала какими-то своими собственными коктейлями, довольно странными на вкус и до ужаса крепкими. Даже я, взрослый здоровый мужик, валился с ног после пары бокалов. А Зинаиде Львовне хоть бы что… Она только причитала, что молодежь нынче не та: совсем пить не умеет.
Мирославу выписали почти через две недели. Она рвалась домой раньше, но я настоял, чтобы лечение провели до конца, свозил её в частную клинику для полного, всестороннего обследования. Никаких серьёзных нарушений, кроме уже выявленных, у Миры не обнаружили. Синяки практически сошли, остались только слегка размытые желтоватые контуры, швы сняли, и предупредили, что в некоторых местах останутся шрамы.
Я сам привёз Миру домой. Никита был ещё в саду. Мирослава прошла к дивану и медленно опустилась в него. Она была ещё слаба. Да и лекарства добавляли слабость. Я поставил сумку, подошёл к ней и опустился на корточки напротив.
– Хочешь принять душ? Я помогу. Или сначала кушать?
– Есть не хочу пока. А вот душ было бы прекрасно. – Я собрался было помочь Мире раздеться, но она остановила меня. – Все в порядке. Я и сама справлюсь.
– Мира, тебе может стать плохо в душной ванной. Я не оставлю тебя.
– Перестань, Марк, – резко ответила Мира. – Ты спас меня, сидел рядом в больнице. И я очень благодарна тебе за все. Но теперь уже тебе вовсе не обязательно нянчиться со мной. Я вполне в состоянии принять душ самостоятельно. И поесть тоже. Можешь расслабиться и продолжить заниматься своими делами.
– Своими делами? – нахмурился я.
– Да. Чем ты обычно занимаешься: работа, проекты, стройки. Возвращался к своей жизни.
– Возможно, ты ещё не поняла, но моя жизнь здесь, с тобой. И с Никитой. Я никуда не уйду, даже если ты будешь меня выгонять. Я тебя теперь не оставлю.
– Что это, Марк? Чувство вины? Жалость? Так я уже говорила, что ты не виноват. А жалеть меня не надо. Хватит, две недели пожалел, уже достаточно. Уходи, Марк.
Мира не дала мне и слова вставить. Развернулась и быстро ушла в ванную, хлопнув дверью. Да уж, все это будет сложнее, чем я думал. Но я тоже могу быть упрямым. Ещё посмотрим, кто кого.
Мира вышла из душа минут через двадцать в халате и с мокрыми волосами. Удивилась, увидев меня, и остановилась на пороге. Я закончил разговор по телефону, заказав ужин из ресторана, поднялся с дивана, взял ключи от машины с барной стойки и невозмутимо сообщил ей:
– Сейчас я поеду, заберу Никиту, заеду за едой и вернусь. Ты пока отдыхай. Хочешь, попрошу Зинаиду Львовну подняться к тебе?
– Марк… – Мира замолчала, опустила голову, подумала о чем-то своём. Я подошёл к ней, приподнят за подбородок и посмотрел в глаза.
– Я никуда больше не уйду, Мира.
