Гораздо позднее, в 1980 г., Т. Блатт навестил А.А. Печерского в Ростове. Он признал, что ему никогда бы не удалось остаться в живых без организатора восстания. Но он хотел, чтобы А.А. Печерский объяснил, почему он покинул большую группу товарищей по лагерю. Он писал: «Несомненно, остальные выжившие и я считали Сашу героем, и мы все были согласны, что, если бы не он, ни один еврей не выжил бы в Собиборе. Несмотря на это, у меня было несколько наболевших вопросов.

ТОМАС: «В твоих воспоминаниях ты изложил то, как ты покинул в лесу остальных беглецов, несколькими предложениями: «Мы поняли, что не было смысла продолжать двигаться вместе такой большой группой; поэтому, мы разделились на несколько небольших отрядов, каждый из которых пошёл своим путём». Саша, ты знаешь, вера заставляла меня держаться рядом с тобой. После твоей речи, сразу перед побегом, я потерял тебя на какое-то время и встретил снова у колючей проволоки, а потом снова потерял, чтобы встретить в лесу. Я был с тобой до твоего ухода и воспринимаю это иначе».

Саша сдвинул брови и посмотрел на меня пронзительным взглядом.

ТОМАС: «Саша, не пойми меня неправильно, пожалуйста. Благодаря тебе я сейчас жив. Благодаря тебе многие из нас завели семью, детей, внуков, а не нашли свой конец в Собиборе. Если бы ты жил на Западе, тобой бы восхищались несчетные тысячи. Я просто хочу знать, почему ты не сформировал из нас партизанский отряд?»[209]

А.А. Печерский пояснил, что считал себя солдатом и знал, что у небольших отрядов больше шансов выжить. Он не мог сказать людям, что ему придётся их покинуть. Они бы последовали за ним. «Что я могу сказать, ты был там. Мы были всего лишь людьми. В дело вступили основные инстинкты. Это всё ещё была борьба за выживание». Он отрицал, что ему было известно о деньгах, он не мог обеспечить контроль над всем происходящим. А те, у кого было оружие, не отдали его.

Стыд и вина в свидетельствах

Чувство вины и стыда есть во всех рассказах, есть они и в рассказах выживших. Это ведёт к искажениям. В свою книгу Томас (Тойви) Блатт включает длинную историю о А.А. Печерском, рассказывая, что тот якобы попал в тюрьму на много лет. Он также описывает слова Печерского о том, что тот не искал мести, а сражался за Родину, как солдат. Его восхищение А.А. Печерским заставило его написать книгу таким образом, и в 1980 г. он захотел, чтобы мир понял, как сильно он хотел признания героической роли их лидера.

Многие свидетельства определены тем, как именно рассказчики выстраивали свои истории, которые затем рассказывали миру. Это памятники времени и месту. В бывшем Советском Союзе ряд историй не рассказывался, как объяснил Алексей Вайцен из Рязани. Алексей рассказал, что до конца 1980-х гг. он не мог говорить о том, что пережил в Собиборе. Поэтому, как утверждал он, история о страданиях евреев была закрыта.

Когда я брала интервью у Эстер Рааб в Нью-Джерси в 2010 г., там были долгие моменты, когда камеру выключали. Нам нужны были мгновения покоя. Эстер работала уборщицей в казармах украинских охранников. Вот почему она узнала Ивана Демьянюка, в то самое время представшего перед судом в Мюнхене. Она сказала, что любая женщина, которую принуждали к близости с мужчиной, всегда его узнает и вспомнит. Мы оба не хотели об этом говорить. Мне было слишком неловко спрашивать, что она имела в виду; на её лице слишком отчётливо была видна боль. Теперь мы можем только догадываться об этом. Половые связи с еврейскими женщинами официально считались позором для арийцев и вследствие этого наказывались. Между немцами и евреями было много насильственных сексуальных контактов, но Демьянюк был из Украины и не принадлежал к высшей расе.

Когда я брала интервью у выживших участников восстания, я сталкивалась с чувством стыда и вины, настолько подавленным и настолько сильно связанным с той травмой, которая его породила, что все, кого я спрашивала, отказывались говорить об этом. На самом деле, эта тема избегалась практически во всех интервью, которые я слышала, и во всех видеозаписях, которые я видела. Было общее согласие с тем, что каждому должна быть дана возможность бежать, но у людей из лагерей III и IV такого шанса никогда не было. Никто не попытался открыть для них дверь, и у людей, которые отвечали за самую грязную и отвратительную работу — газовые камеры и крематорий — не было ни единого шанса. Никто не может убедить меня не задуматься на минуту об убитых в ту же ночь и на следующий день[210].

Первые свидетельства о лагере смерти Собибор датируются концом июля-сентябрем 1944 г. в связи с освобождением Красной Армией в июле 1944 года территории лагерей Майданек, Белжец, Собибор, Треблинка и захватом при этом нескольких вахманов-травниковцев, служивших в этих лагерях, а также некоторой лагерной документации.

Кроме того, в хранящемся в Яд Вашем архиве писателя Ильи Эренбурга, имеются свидетельства спасшихся узников Собибора: Хаима Поврозника польского еврея[211] и голландской еврейки Зелмы Вайнберг[212]. Переведенные на русский язык свидетельства (оригиналы на голландском и польском языках отсутствуют) подвергнуты рукописной корректуре: пометки, знаки препинания, стилистические исправления, вычеркнутые слова и предложения, которые не всегда можно прочесть, внесены исправления, в результате которых сознательно скрыта национальность убийц. Например, в оригинальном тексте использовано слово: «бульбовцы»,[213] подчеркивавшее украинское происхождение вахманов-травниковцев, заменено на слова «охранники». Конечно, необходимо отметить, что никакого отношения вахманы СС к «бульбовцам» Тараса Боровца не имели.

Именно этот машинописный текст, готовился к публикации. Однако лишь отдельные небольшие фрагменты этих отредактированных текстов вошли в «Черную книгу», в частности в очерк П. Антокольского и В. Каверина «Восстание в Собиборе»[214]. Зачеркнутые в тексте слова и строки мной написаны курсивом, выделены и заключены в скобки.