— Ась, ты видела наш инстаграм? — спрашивает Надежда, тут же открывает приложение на телефоне и кладёт его на стол передо мной.

Я послушно скольжу пальцем по экрану: вполне симпатичные фотографии кофейных напитков из ассортимента «Пенки», в описаниях перечень ингредиентов и миллион хештегов. По двадцать лайков на пост.

— Что скажешь?

Поджимаю губы, очень сомневаюсь в выборе правильного слова, но всё-таки отвечаю:

— Скука.

— Именно! — воодушевляется Надя. — Мы сотрудничаем с очень крутым московским рекламным агентством. Маркетологи — шик, дизайнеры — блеск, организаторы мероприятий — красота. Но с соцсетями какая-то невообразимая беда. Нам выделили мальчика, который, во-первых, находится не здесь, а в Москве. А во-вторых, не хотелось бы звучать по-сексистки, но… не чувствует меня. Получается симпатично. Но обычно. Будто бы без души.

Я перебираю в голове знакомых эсэмэмщиков, которых могла бы порекомендовать, когда Надежда заканчивает свою пламенную речь:

— Поэтому я хотела бы предложить эту работу тебе.

— Мне?!

— Ты как-то упоминала, что до цветочного бизнеса работала в рекламе.

— Да, но… Это было давно, я уволилась почти год назад и как-то совсем отошла от дел…

— Это не помешало тебе с первого взгляда понять, что у нас всё плохо, — возражает Надежда.

— Нет, не плохо. Просто… могло бы быть лучше. Но я не уверена, что в состоянии…

— Да ладно, — вклинивается Пётр. — Ты сама признавалась, что можешь продать луноход бабуину.

— Снегоход бедуину, — машинально поправляю я и молю бога, чтобы Надя не стала уточнять, когда именно я в этом признавалась, потому что тогда, кажется, я лежала рядом с ним голая.

— Ты пишешь отличные тексты, — продолжает Надежда. — Я же читала описания на твоём сайте, они красивые, смешные, увлекательные и очень трогательные, сердце щемило так, что хотелось скупить все твои цветы и ещё тебя в придачу, чтобы ты сидела в кресле рядом с моей кроватью и рассказывала мне сказки на ночь. Коллекция пряных трав с рецептами из книг — мой личный фаворит, я до сих пор регулярно настаиваю оливковое масло с тимьяном и эстрагоном.

Смущаюсь, и лицо непроизвольно отзывается на эти слова улыбкой.

— Ася, мне бы очень хотелось, чтобы ты рассмотрела предложение работать со мной, — говорит Надя, заглядывая мне в глаза. — Если выйдет хотя бы вполовину так же прекрасно, как получилось у тебя для «Горьких трав», я буду счастлива. Правда. С меня полная свобода действий. График тоже свободный. Гонорар…

Она берёт телефон, пробегает пальцами по экрану и разворачивает его ко мне. Там цифры. Очень хорошие цифры. Такие в нашем городе платят только очень хорошим специалистам.

— Надежда Алексеевна! — разрезает наполненную лишь приглушённой музыкой уютную атмосферу кофейни шипящий шёпот Риты из-за барной стойки. — У меня тут трабл!

Надежда глубоко вздыхает и даже на секунду прикрывает глаза.

— Ритка очень классная, но трабл у неё примерно раз в час, — доверительно говорит она, потом встаёт и ещё раз обращается ко мне: — Ася, подумай, пожалуйста. Я не давлю и не настаиваю, но я была бы очень рада.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Подумаю.

Надежда улыбается и идёт к бару спасать Риту.

Покусав губу, я перевожу взгляд на Петра. Он сидит, облокотившись на стол, и с интересом разглядывает меня.

— Твоих рук дело? — спрашиваю.

— С чего бы? — отвечает с довольной ухмылкой.

Ну конечно, так я и поверила. Слишком хитрый у него сейчас взгляд. Но зачем?!

— Я не планировала возвращаться в рекламу.

— Но тебе нравится придумывать тексты. И у тебя это очень хорошо получается.

— Неужели тоже читал сказки на сайте?

— Может, и читал.

— И тоже хочешь, чтобы я сидела в кресле рядом с твоей кроватью и рассказывала их тебе на ночь?

— Нууу… — протягивает он, а глаза блестят.

Неправильно блестят. Не должны так блестеть.

— Бесишь ты меня! — тихо рычу я, встаю и выхожу на улицу.

Успеваю сделать десяток шагов, когда сзади раздаётся:

— Ась!

Не оборачиваюсь и не останавливаюсь, но он догоняет меня и преграждает дорогу, поэтому приходится затормозить. Выскочил на колючий мороз прямо так — в брюках и рубашке. И теперь стоит, руки в карманах, а на лице прежняя ухмылочка.

— И чем я тебя бешу?

Бесит то, что Надежда, которая мне очень нравится, предложила мне работу, которая мне очень нравится, в месте, которое мне очень нравится, за деньги, которые мне очень нравятся. А Пётр трётся рядом. Но вслух произношу короткую версию:

— Я не хочу с тобой работать.

— Вот как? Но ты не со мной будешь работать, а с Надей. Она же не бесит?

Он что, издевается? Изо всех сил стараюсь метать молнии глазами, жаль, что не умею.

— Слушай, Ась. Мы можем быть друзьями.

— Я даже фамилии твоей не знаю, дружок!

— Морозов.

— И сколько тебе лет!

— Тридцать два.

— И… — начинаю я, но замолкаю. Любопытно до ужаса, но не открыть бы ненароком ящик Пандоры, а потом опять жалеть.

— Родился двадцать девятого февраля.

— Да ладно?!

— Прикинь! Учился в Москве на юрфаке, потом набрался опыта, вернулся и открыл здесь юридическую консультацию. С компаньоном, Даней Покровским, феноменальным треплом, даже утюг можно не доставать. Иногда я из-за этого на него ору, ты и сама в прошлый раз слышала. Называемся мы «Казус», офис на Татарке. Где живу — знаешь, квартира в собственности. Судимостей не имею, наркотики не употребляю, политические взгляды умеренные. Холост, детей нет, только Платон. Ещё есть вопросы, которые ты тогда не задала?

Да, есть.

Например, почему ты меня бросил.

Или чем Варя лучше меня.

Но я их, конечно, никогда не задам.

— Не знаю, зачем ты мне тут своё резюме зачитываешь, — говорю я. — Вроде как у меня сегодня внезапное собеседование, а не у тебя.

— Есть ещё какие-то способы убедить тебя работать здесь и дружить со мной?

— Да не хочу я с тобой дружить! — выпаливаю я.

— Я тоже не хочу с тобой дружить, — спокойно отвечает Пётр. А потом наклоняется ко мне, смотрит прямо в глаза, и я вижу, что в них пляшут уже знакомые черти. И добавляет: — Бытует мнение, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Страсть, вражда, обожание, любовь — только не дружба.

Выпрямляется, обходит меня и идёт обратно в кофейню, руки в карманах. Оборачиваюсь, цепляю взглядом его зад, обтянутый идеально выглаженными брюками, и судорожно сглатываю.