Он поднял на меня больные, как у брошенного Щенка, глаза, вскинул удивленно брови, но улыбнулся тепло и нежно:

– Привет, Косичка. Скоро увидимся. Спи…

Я успела заметить, как испуганный взгляд лучистого человечка сменился на восхищенный, когда тот снова перевел его на Дика. И я его понимала: кто еще достоин восхищения, как не мой далекий возлюбленный, моя греза? И послушно уснула, поплыла пылинкой в солнечном луче.

Меня сшиб ткнувшийся камушек шмеля, и я проснулась.

Да, приманка волнует всех, но в подземельях крепости ее нет. И в Оргеймской Пустоши тоже. Убили Детку, Дик… Девочку, которая выглядывала из-за спины утренней нищенки. Могла ли я им помочь? Могла ли взять дар золотоглазой старухи? Принять знание. Нечеловеческую судьбу. И стать твоей убийцей, Дик. И убийцей отца. И Пелли. И многих.

Нет! Никогда!

Книга напомнила о себе моему локтю, и заслезившиеся глаза уткнулись в пожелтевший пергамент.

«Еще более редки среди живших и живущих – ведуны и ведуньи. Все они происходят из одного рода, подвергнутого почти полному истреблению столетия назад. По нашим сведениям, ныне их потомков уже не осталось, посему описание их способностей составляют чисто теоретический интерес».

Я разделяла интерес теоретиков и с жадностью начала проглатывать страницы, тем более что малина уже кончилась. К сожалению, пищи было не так много, как хотелось, и ее приходилось выуживать среди живописных описаний картин воспитания пифий, телепатов и прочей нечисти.

«Способности их качественно отличаются от способностей перечисленных пифий, прорицателей и прорицательниц, пророков и пророчиц, вещунов и вещуний, а также ясновидящих, провидцев и провидиц, и прочих известных – не столько полнотой схватывания истинного обстояния дел и проникновения в сущность видимого и невидимого, сколько уникальной силой, ведомой только им».

«Легенды рассказывают, что, в отличие от всех остальных, ведуны и ведуньи не нуждались в посредничестве органов чувств и словесной форме для познания действительности. Они ведали, мы же, остальные, – мним.

В этом они схожи со злейшими врагами Бужды и его Дела – натхами, да будет проклята вся их раса, пришедшая к нам из другого мира. Натхи – суть самые опасные враги для рода человеческого, ибо отнимают у него волю, веру и свободу выбора. Ведуны стали любимыми учениками натхов и получили часть их силы. И, по некоторым источникам, даже породнились с ними, что мы считаем невероятным: никогда еще никакая чужеродная кровь не смешивалась с кровью нашего мира.

Великий Бужда предупреждал: натхи творят действительность своей силой – силой знания прошлого и грядущего и силой грядущего знания. Не только творят, но ведают, что творят, и не только ведают, но и ведут, то есть претворяют мир, что кощунственно, ибо посягает на прерогативу Бога. Утверждают, что ведают они не что иное, как принципы действительного бытия и принципы управления будущим, что нам представляется невозможным, ибо будущее является в своей данности и не подлежит воздействию из настоящего, иначе грядущее станет ложным будущим, следовательно, и не будущим вовсе, а пустой фантазией».

«Но если они ведали прошлое и будущее, а паче всего настоящее, то есть все время и, по слухам, всю вечность, что тоже заблуждение, ибо всеведение – только у Бога, то натхи ведали и об угрозе уничтожения рода ведунов, но почему-то не препятствовали, либо не могли по каким-то причинам. Факт лишь в том, что род ведунов исчез, а на мнимом нам и ведомом натхам мире это никак не отразилось. Следовательно, легенды о могуществе натхов и обладавших частью их силы ведунов – сильно преувеличены».

«Остается ничтожная вероятность случайного изменения в ведуна какого-либо ученика или ученицы, особливо с выявленными способностями провидца или провидицы, ибо последние близки, хоть и ущербно по причинам, нами описанным, к знанию грядущего. Потому отмеченных этим даром следует наблюдать с особым тщанием, дабы не пропустить признаки изменения, ибо если таковое состоится, наша победа в тысячелетней битве будет оспорена и дела наши осложнятся неимоверно.

Посему, нам, братьям в великом Деле Бужды, важно знать критерии, по коим мы можем заподозрить в наблюдаемых нечто большее и нежелательное, ибо, если подозрения подтвердятся, ведун или ведунья должны быть безжалостно уничтожены, аки самая мерзейшая мерзость, ибо они есть корень зла, и угроза страшнее мора, и дерзость богохульная, и гордыня нечестивая, и посягательство на нашу свободную волю, и наше прошлое, и настоящее, и грядущее.

Критерии же эти собраны и описаны во второй части нашего исследования, к оному мы и переходим с Божьей помощью и благословением Бужды.

Конец первой части».

На этом самом интересном месте книга по закону жанра обрывалась. Второй частью Альерг не счел нужным поделиться.

Тут до меня дошло, что непрерывный комариный звон, донимавший меня последние минуты и от которого я тщетно отмахивалась, нещадно шлепая себя по щекам, был совсем не комариным, а далеким лязгом железа о железо.

Я осторожно выглянула, как птенец из гнезда.

К моему сарайчику с уютным сеновалом катился какой-то огромный, непонятный клубок, издававший этот лязг, а за клубком, как ослик за морковкой, гнался, вытягивая любопытную морду, тот самый кудрявый конек неопределенной национальности. Клубок наткнулся на сарайчик, покачнув все его досочки, рассыпался в облаке сенной трухи на две смутные фигуры, моментально вновь сцепился и укатился себе. Конек взрыл траву, разворачиваясь, и помчался следом, взвеяв хвост солнечными перьями жар-птицы. Я махнула за хвостом.

Клубок вкатился в заросли малины, откуда на преследователей брызнули клочки листьев, мелко покрошенные ветки и кровавые капли с малиновым вкусом, выкатился, понесся обратно к сарайчику. Мы с коньком постарались не отстать.

Сарайчик тряхнуло так, что он уже не выпрямился. Труха осела, припорошив две моментально вросшие в землю статуи с обнаженными мощными торсами, неподвижно стоявшие друг напротив друга со склоненными в полупоклоне головами – соломенной и каштановой – и отведенными на полвзмаха короткими мечами во всех четырех руках. Каштановая статуя была раза в полтора больше соломенной по всем направлениям. Конек зычно заржал и восторженно перебрал копытами, словно зааплодировал. Статуи синхронно, не теряя полупоклон, повернулись к зрителям. Макушки приопустились еще ниже, как траурные знамена. Когда они поднялись, то явили обозрению потные, исцарапанные, но невозмутимые холодноглазые лики Альерга и Дункана.

Видимо, Владыке не удалось укокошить магистра взглядом во время их разговора под моим окном, и он поручил добить врага более привычным оружием.

Я уселась в травку ждать продолжения поединка, но соперники меня разочаровали. Обменялись молчаливыми рукопожатиями, сдали оружие подскочившему вездесущему Пелли в обмен на рубашки, оделись и, так ни слова и не сказав, удалились в разные стороны. Конек обиженно всхрапнул и слезно ткнулся мне в плечо, осыпав мягкой гривой.