«Боже, как красиво!» — вроде бы не к месту подумал я, и понял, что не погибну. Среди такой красоты нет места смерти. Я дойду до конца, и пойду дальше, пока не выполню все, для чего предназначен. Вот только для чего? Дойти до Небесного Города?

Нога уперлась в препятствие. Я осторожно ощупал его ступней. Похоже на ступеньку. Поднялся на нее. Потом еще на одну.

Сдвинулся на пару шагов. Внезапно стена исчезла, и я с криком рухнул назад… почти на полметра. Больно ударился спиной и понял — дошли. Площадка.

А с тропинки по-прежнему доносился дикий вопль. Чегай драл глотку, как котик на лежбище.

— Эй, младший сын властителей Че, хватит орать.

— Ты жив, Лунный Дракон?

— А ты как думаешь?

— Я не знаю… Ты закричал, и я закричал…

— Понимаю. У меня тоже такое бывает.

— Так ты не упал?

— Не каркай… Расскажи лучше о Небесном Городе.

— Он прекрасен, Лунный Дракон, — сдавленно сообщил Чегай. — Дороги гладкие, как Вечное озеро в безветрие. Дома красные, как вечер небесной грусти. А крыши покрыты бронзой. Древней, как мир. — Голос его окреп и звучал с обычной тоской. — Она стала зеленой от возраста и кажется кроной огромного дерева. Только не расцветает. А сады цветут… Они покрываются бутонами так, что не видно листьев. Стоят деревья. Белые, розовые, алые, желтые. А у нас в саду есть голубое дерево. Плоды его странные и невкусные, но как оно цветет!

— Чегай, — перебил я его, — хватит торчать над обрывом. Иди сюда, тут расскажешь…

Паренек радостно пискнул, зашуршал, и через пару минут со вполне простительным воплем рухнул на меня.

— Пришли! — выдохнул он.

— Как нога?

— Нога? А я и забыл про нее…

— Вот видишь. Давно надо было идти. Движение лечит все… — я вспомнил одну из его фраз и спросил. — Чегай, а что такое «вечер небесной грусти»?

— А? — он сделал из кувшина несколько глотков, а потом ответил. — Иногда, по вечерам, закат бывает красным, как гранит. На следующий день небо обычно затянуто облаками, а иногда даже плачет… — он снова присосался к кувшину.

— И часто такое бывает?

— Часто. Почти каждый год.

— Здорово… — вяло откликнулся я. Надо же, дождь — почти каждый год… и провалился в сон.

Они все посходили с ума, Игорь! — горячилась Галина Павловна. — Вы понимаете, с ума! Или специально гадят людям! Заменить педиатров домашними врачами! Идиоты! С таким же успехом меня, геронтолога, можно направить чинить космические корабли! Обычный врач ничего не смыслит в детских болезнях! Наш профессор десять лет назад был во Франции. В составе делегации. Он присутствовал на приеме больных местным корифеем. Обычным практиком. Так француз поставил детям семьдесят процентов неправильных диагнозов! А в половине остальных случаев назначил неправильное лечение! Буржуи от таких результатов едва не свихнулись! Они теперь свою медицину по нашему образцу перестраивают. А мы по ихнему. Попомните мои слова, Игорь: ни в коем случае не допускайте к своему ребенку врача общей практики! Только педиатра!

— Хорошо, Галина Павловна, — спокойно согласился я. Возможно, она и права. А вот Гриша Капелевич всерьез считает, что правительство решило сократить численность населения. И поскольку выбирали сие правительство всенародным голосованием, то и решение его надо выполнять, будь оно хоть трижды бредовым.

С Галиной Павловной и Гришей все ясно: врачиха считает целью жизни улучшение жизни старичков, она и сама в сорок с небольшим выглядит и мыслит как старушка; а для Гриши цель — выпить как можно больше водки. Не стоит морщиться — задача не менее здравая, нежели желание забраться на макушку какой-либо горы, или накопить как можно больше использованных почтовых марок. Можно объяснить стремление накопить как можно больше денег или добиться научных знаний, но как объяснить стремление обучать или растить детей? Зачем? Ведь нужно дать им цель жизни! А просто размножаться — это уже не разум человеческий, это инстинкт.

Хорошо было дедам: они коммунизм строили. И детей этому учили. Хорошая цель. Главное — недостижимая. Ведь достижение цели страшнее поражения. Потерпев поражение, можно делать новые и новые попытки, а вот если добился своего — делать уже больше нечего. Добился власти над миром — теперь можешь пойти и утопиться.

Может, и мне власти над миром захотеть?..

Не хочу. Спать по четыре часа в сутки, как король Фридрих, трястись над каждой минутой и копейкой, нервничать из-за слухов про соседского генерала, из-за просчетов в вооружении, из-за упущенных возможностей, и навсегда забыть, как у девок лифчики расстегиваются? Уж лучше водку с Гришкой пить. Похоже это на цель жизни — пить с зубным техником, копить «нахалтуренные» червонцы в кубышке и увиливать от матримониальных расчетов подруг приятельских жен? Нет? А какой же она должна быть, эта цель?

* * *

От таких мыслей голова пухла и нагревалась, она кипела и булькала, она почти сварилась, когда я, наконец, проснулся, охнул от жаркого солнца, повисшего над самой головой, нащупал рядом кувшин и попытался заслонить им голову. Внутри тяжело плеснулась вода. Захотелось пить. Я прикрыл глаза рукой и сделал несколько глотков. Маслянистая теплая жидкость жажды не утоляла.

— Счас сдохну, — простонал я. Где ты, нежная, освежающая ночь? Какой дурак решил, что спать нужно не днем, а ночью?

Рядом зашевелился Чегай, сел на камень спиной к обрыву, рассеянно покачался, открыл глаза.

— Ой, где я? Лунный Дракон? Разве ты не сон?

— Не знаю. Интересно, а Галина Павловна мне приснилась, или я все же был на работе?

Мы тупо уставились друг на друга, потом я предложил.

— Пошли отсюда, пока солнце последние мозги не выпарило.

Чегай кивнул, сонно качнулся, покосился назад… глаза его округлились от зрелища близкого края пропасти, и парень с завидной резвостью стреканул вперед меня.

Уже минут через пять заныли ступни ног — уж очень круто тропинка забиралась вверх, но это было намного спокойнее узенького карниза над пропастью. Примерно через час уклон стал быстро уменьшаться, и мы вышли на следующую террасу.

Пожалуй, ее уже можно было назвать плоскогорьем: слева, примерно в километре от нас, зеленела роща, справа, до самого горного отвеса, отстоящего метров на триста, там и сям плотными шарами крон высились деревья.

— Ай-га-а! Ай-га-а! — заплясал Чегай, размахивая руками, — Дошли! Дошли! Я видел эти деревья, Лунный Дракон, я их видел сто раз! Тут! Рядом! С того берега! Дошли! Ай-га-а!

— И куда теперь?

— Идем, идем. Я знаю, — он схватил меня за руку и быстро потянул вдоль обрыва. Метров через сто мы вышли на дорогу. Самую настоящую проселочную дорогу — на моем «Рафе» проехать можно.