– Это будет беседа. Просто беседа.

Через два часа, как и было обещано, Лерхе зашел в кабинет к Лыкову. Он оказался одного возраста с Алексеем. При виде дипломата тот вспомнил лермонтовское «русский немец белокурый» – сыщик часто дразнил так барона Витьку. Викентий Леонидович был чем-то похож на Таубе: такой же высокий блондин с правильными чертами лица. И глаза тоже живые и думающие. Только в повадке сквозила какая-то внутренняя скованность, чего и в помине не было у барона. Лерхе сразу понравился Лыкову. Он даже подумал: пусть заказчиком убийства будет не этот человек!

– Здравствуйте, Викентий Леонидович. Я Алексей Николаевич Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции в седьмом классе. Ищу убийцу известного вам Дашевского. В рамках этого беседую со всеми состоящими в должности церемониймейстера, что подавали прошение.

Лерхе слушал внимательно и напряженно. Он молча кивнул, точь-в-точь как Арабаджев, и Алексей продолжил:

– Вот и до вас дошла очередь. Скажите, вы хорошо знали покойного?

– А что это такое: хорошо знать? – спросил в ответ собеседник. Это прозвучало резко и даже враждебно, поэтому он поспешил смягчить фразу:

– Мы, дипломаты, любим точные формулировки. Так мне легче будет ответить.

– Я поясню, – примирительно-спокойно сказал сыщик. – Меня интересует степень вашего знакомства. Бывали ли вы у Дашевского в доме, проводили ли вместе свободное время, одалживали деньгами или сами одалживались…

Лерхе тут же уцепился за окончание фразы:

– Нет, и не брал в долг, и не давал.

– А кто давал в долг Устину Алексеевичу?

– Спросите об этом у другого состоящего – у Дуткина.

– Понял, – Лыков сделал короткую пометку в блокноте. – А в гости-то ходили?

– Не помню, – отрезал Лерхе. – Близких отношений между нами не было и быть не могло.

– По причине характера убитого? – осторожно спросил Лыков.

Дипломат удивился:

– Вы уже поняли его характер?

– Да. История с ложным доносом на собственного начальника… Он ведь такой ценой купил благосклонность князя Долгорукова?

Собеседник внезапно покраснел – от злости.

– Дашевский был просто негодяй! Вот убили его, а мне нисколько не жалко! Понимаю, что не по-христиански, но ни на грош не скорблю!

– За что же вы пытались вызвать его на дуэль?

– Не пытался, а именно что вызвал, – с достоинством поправил сыщика Викентий Леонидович. – А он, трусливое ничтожество, отказался.

– И тогда вы его ударили, – продолжил Лыков.

– Да, – признал это Лерхе. – Ударил. Хотел при свидетелях, но Устин от меня бегал. Даже однажды взапуски, по улице, как попавшийся воришка. Удалось мне его ударить только на квартире, в присутствии одного лакея.

– И даже после оскорбления действием Дашевский отказался с вами драться, – констатировал сыщик.

– Разумеется! Человеку без чести это не препятствие. Ему хоть плюй в глаза, все божья роса.

– Вы хотели таким образом очернить Дашевского, чтобы он не был назначен на штатную придворную должность?

– Вот еще! – оскорбился дипломат. – Он получил по мордасам совсем за другое.

– За что именно?

Лерхе замолчал, тоскливо глядя поверх головы Алексея куда-то в стену. Потом решительно заявил:

– На этот вопрос я отвечать не стану.

– В нем замешана женщина и вы не хотите ее впутывать?

– Да.

– Викентий Леонидович, – как мог, мягко начал Лыков. – Я ведь все равно узнаю, кто она. И вызову сюда, и буду расспрашивать… Отмолчаться не удастся никому. Убит человек. Вы только усложняете мне дознание. Прошу вас ответить на мой вопрос.

– Узнавайте сами! – резко заявил Лерхе. – Узнавайте, чего там! Но не от меня.

– Вы себя загоняете в список главных подозреваемых. Ведь дуэль подразумевает возможность смертельного исхода! То есть вы готовы были убить Дашевского, желали его смерти, так?

– Убить эту дрянь я действительно был готов. Но на честном поединке, в присутствии секундантов. Там шансы обоюдны – я, честно говоря, никудышный стрелок. А кстати, как и когда прикончили Устина Обезьяновича?

– В воскресенье, ударили ножом под лопатку.

– В воскресенье? Тогда у меня алиби! Я весь день был на людях.

– Убить человека ножом не так просто, – возразил сыщик. – Большинство церемониймейстеров на это неспособно. Мне известно, что смертельный удар нанес некто Снулый, профессионалист в подобных делах. Так что ваше алиби никого не интересует.

– Снулый? Это рыба или человек?

– Это опасный преступник.

– И для чего он задвинул Обезьяновичу нож под лопатку?

– Полагаю, Снулому сделали такой заказ. Кто-то из состоящих, чтобы устранить соперника в борьбе за место. Или один ревнивец, чтобы отомстить за женщину.

– Вы меня, значит, имеете в виду? – вскинулся Лерхе. – Это я заказал убийство, по-вашему?

– Я допускаю такую версию и пока не вижу в ней противоречий, – сдержанно ответил Лыков. – А вы так подходите по обеим версиям! И места жаждали, и отомстить за даму сердца хотели. Вот видите?

– Что я вижу? – взорвался Викентий Леонидович. – Что? Пока я вижу перед собой тупую ищейку, которая хочет обвинить меня в преступлении, которого я не совершал!

– «Тупого» я вам, так и быть, прощу, учитывая ваше состояние. На первый раз… А видеть вы должны, что дела ваши плохи. Незнакомую даму мы действительно скоро отыщем. И она расскажет на суде, как вы ее ревновали и желали наказать счастливого соперника. А вы, вместо того чтобы помочь мне поймать настоящего преступника, играете в благородство! Ну? Будете говорить правду?

Лерхе молчал, гоняя желваки по тонкому лицу.

– Не боитесь на каторгу пойти? – продолжил Алексей. – Ведь ошибочные приговоры случаются. А тут такой мотив! Мне и искать больше никого не надо. Изловлю Снулого, он покажет на вас – и каюк.

– Почему это он покажет на меня? – опешил дипломат.

– Потому что преступники часто так делают. Настоящий заказчик нужен убийце на воле, чтобы можно было его шантажировать. Пусть тот деньги на каторгу высылает. Я ведь был на Сахалине, видел все своими глазами. С денежным источником Снулый купит кого полагается и сбежит с острова. А вы останетесь кандалами звенеть.

Лерхе, пораженный такой перспективой, молчал. А сыщик продолжал налегать:

– Поверьте, я знаю, что говорю. Многие нарочно указывают на невинных людей, чтобы продлить следствие. Или уже с каторги делают «признание», впутывают кого попало, с целью покататься взад-вперед. Ведь их тогда вызывают в столицу, снова помещают в следственную тюрьму… А вы? Вы будете доказывать двенадцати присяжным свою невиновность. Что, если не докажете? Поймите, я ваш союзник, если нас обоих интересует правда. Так помогите же мне наконец!