– Несправедливо, – шмыгает носом Белла.

Доктор Шоу вопросительно смотрит на меня, но впервые в жизни я теряю дар речи. Рак. Бездетность. Я задыхаюсь.

– Несправедливо, – соглашается доктор. – Вы правы. Но не отчаивайтесь. Ваш настрой очень важен. Я буду бороться за вас изо всех сил и прошу вас – помогите мне.

Она поднимает голову, обращая к доктору Шоу залитое слезами лицо.

– А вы… вы будете там? В операционной?

– Спрашиваете, – тихо улыбается он. – Я лично буду вас оперировать.

Белла переводит взгляд на меня.

– Данни, а ты как думаешь?

Я вспоминаю пляж в Амагансетте и зардевшуюся Беллу, глядящую на тест с двумя полосками. Беллу, преисполненную радости. Неужели это было всего три недели назад?

– Думаю, операцию откладывать нельзя, – выдавливаю я из себя.

Белла кивает.

– Хорошо…

– Верное решение, – подбадривает нас доктор Шоу и отворачивается к экрану монитора. – Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы – звоните. Вот мой прямой мобильный номер.

Он протягивает каждой из нас по визитной карточке. Я копирую номер в свой ежедневник.

– А теперь поговорим о том, что нас ждет.

Беседа затягивается. Мы обсуждаем лимфатические узлы, раковые клетки и рассечение ткани передней брюшной стенки. Я пытаюсь записывать за доктором слово в слово, но у меня – даже у меня – ничего не выходит. Такое ощущение, что доктор Шоу говорит на иностранном языке – неприятном, режущем слух. На русском или чешском. Я ничего не понимаю. Мне хочется заткнуть уши. Я мечтаю лишь об одном – чтобы он замолчал. Если он замолчит, весь этот кошмар рассеется как дым.

Мы покидаем клинику и останавливаемся на углу Шестьдесят третьей и Парк-авеню. Какой чудесный день. Поразительно. Невероятно. Наперекор всем прогнозам, что осень в Нью-Йорке надолго не задержится, сегодняшний сентябрьский день просто идеален. Образцово-показателен. Нежный ветерок, жгучее солнце. И куда ни глянь – веселые улыбающиеся лица, беззаботно болтающие люди, приветствующие друг друга.

Я поворачиваюсь к Белле. Ищу, но не нахожу слов.

Поверить не могу, что прямо сейчас ее пожирает смертельная болезнь. Нет, это просто нелепо. Вы только взгляните на нее! Взгляните. На эти розы, цветущие на полнокровных щеках, на эту лучезарную свежесть, которая так и просится на холст. Да она же пышет здоровьем. Она само воплощение жизни!

А если мы притворимся, что никакого рака не существует, что тогда? Он мгновенно напомнит о себе? Или поймет намек и уползет несолоно хлебавши? Восприимчив ли он к слову? Можно ли с ним договориться? В нашей ли власти повлиять на него?

– Мне надо позвонить Грегу, – говорит Белла.

– Конечно.

Я чувствую, как в моей сумочке – уже который раз за это утро – свирепо вибрирует смартфон. Одиннадцатый час… А меня ждали в офисе к девяти. Наверняка мне на почту свалилась уже сотня писем.

– Возьмем такси? – спрашиваю я.

Белла мотает головой.

– Нет, я хочу пройтись.

– Хорошо. Давай пройдемся.

Белла, не поднимая на меня глаз, вытаскивает телефон.

– Я предпочла бы прогуляться в одиночестве.

В одиночестве! Белла ненавидит одиночество. Когда мы учились в школе, она ночевала у меня гораздо чаще, чем у себя дома. Ее родители постоянно колесили по всему свету. Примерно три недели в месяц они проводили в путешествиях, поэтому Белла жила с нами. У меня была выдвижная кровать на колесиках, и по ночам мы перекатывались с кровати на кровать и считали приклеенные на потолке звезды. Разумеется, сосчитать их не представлялось возможным: слишком тесно они лепились друг к дружке, так что и не разберешь, где заканчивалась одна звезда и начиналась другая. И мы засыпали, путаясь в цифрах.

– Белль…

– Пожалуйста, Данни. Я позвоню тебе позже. Обещаю.

Ее слова жалят меня, точно осы. Нам и без того плохо, так зачем усугублять ситуацию, зачем страдать в одиночку? Нам надо где-нибудь присесть. Выпить кофе. Все обсудить.

Белла трогается с места, я невольно иду за ней хвостом, но она, догадываясь об этом, оборачивается и машет на меня рукой – уходи.

Смартфон жужжит не переставая. Я вынимаю его и отвечаю на звонок.

– Данни слушает.

– Где тебя черти носят? – шипит в трубку моя коллега Санджи.

Санджи двадцать девять лет. В шестнадцать она окончила Массачусетский технологический институт и уже десять лет профессионально работает в нашей сфере. Говорит она мало и по существу. Лишнего слова никогда не скажет. Так что эти ловко ввернутые «черти» для меня красноречивее всяких витиеватых фраз.

– Прости, я задержалась. Скоро буду.

– Не отключайся, – приказывает она. – У нас проблемы с «ЦИТом» и подоходным. У них дыры в финансовой отчетности.

Мы проводим комплексную проверку «ЦИТа», компании, которую приобретает наш клиент «Эпсон», крупнейшая технологическая корпорация. Если мы не предоставим «Эпсону» в срок полный финансовый отчет, сделка не состоится.

– Я как раз иду к ним в офис, – заверяю я Санджи. – Держитесь там.

Она бросает трубку, даже не попрощавшись, и я во весь дух мчусь в Финансовый квартал, где располагается штаб-квартира «ЦИТа». «ЦИТ» занимается разработкой веб-сайтов. Последнее время я, можно сказать, днюю у них и ночую. К своему неудовольствию.

Вот уже полгода я поддерживаю связь с их штатным юристом и прекрасно осведомлена, как обстоят дела в компании. Надеюсь, «дыры» не особо внушительны и недостает лишь налоговых деклараций да документов финансовой отчетности за последние восемь месяцев.

Добегаю до «ЦИТа», перевожу дыхание и успокаиваюсь. Здороваюсь с Дарлин, секретарем, и она провожает меня в кабинет первого помощника главного юрисконсульта.

Бет отрывается от бумаг на столе и, моргая, смотрит на меня. Ей далеко за пятьдесят, и она работает в «ЦИТе» уже двадцать лет, с самого его основания. Ее кабинет так же сдержан и безлик, как и его хозяйка: Бет не носит колец, а на ее столе нет ни одной фотографии. У нас с ней довольно теплые, даже дружеские отношения, но мы никогда не общаемся на личные темы, я даже не представляю, кто встречает ее дома после работы.

– Данни? – удивляется она. – Чем обязана несчастью лицезреть вас?

Я заходила к ней вчера.

– Вы до сих пор не предоставили нам финансовые документы.

Бет не поднимается, не предлагает мне сесть.

– Я скажу своим подчиненным, они разберутся.

Ее подчиненные – один-единственный юрист Дейвис Брустер, мой однокурсник по Колумбийскому университету. Выдающийся парень. Диву даюсь, с чего вдруг он ишачит обычным юрисконсультом в этой заурядной компании.