Я хочу, мать твою, его ударить. За то, что нашел меня. За то, что вернул в мою жизнь драму. За то, что напомнил мне, что я до сих пор просто бунтарский кусок дерьма, который притворяется, что влился в компанию крутых детишек, над которыми мы раньше смеялись.

Но вместо этого я иду за Тейлор.

Я чувствую себя такой засранкой.

Сбегая от пульсирующей музыки и мигающего света по коридору мимо туалетов, я вжимаюсь в угол и пытаюсь сделать глубокий вдох. Здесь слишком жарко, слишком многолюдно. Это место не дает дышать.

Чем, черт возьми, я думала, когда позволила Саммер уговорить меня одолжить это нелепое платье?

И прическу.

Макияж.

Серебряные туфли на шпильках.

Этой личности не существует. Она не я. Но это стоило того, чтобы увидеть взгляд Конора, когда он заметил меня издали. Даже хорошая маскировка не может скрыть, кто я на самом деле – игрушка. Жертва благотворительности Конора.

Он просто слишком добрый, чтобы это понять.

– Черт, Тейлор. Прости.

Легок на помине. Я поднимаю голову, когда Конор протискивается мимо мужчин, идущих к туалету, и останавливается передо мной.

В его глазах настоящая паника. Не знаю, из-за меня это или из-за того парня, кем бы он ни был. И я слишком устала, чтобы об этом беспокоиться. Я выхожу из игры. Он ни в чем не виноват, я просто больше не могу притворяться.

– Я хочу уйти, – честно говорю я ему.

Он поникает.

– Да, конечно. Я отвезу нас в отель.

Поездка проходит в молчании. С каждой минутой я чувствую, как между нами увеличивается пропасть, чувствую, как я замыкаюсь в себе.

Было ошибкой позволить себе поверить, что мне плевать – на него и на тот факт, что наша глупая договоренность никогда не была долговечной. Я не знаю, как желание утереть нос Абигейл обернулось тем, что я проехала с ним шесть часов до Буффало, но я сама виновата, что допустила это. Моя мама не воспитывала меня на сказках, и мне хватило глупости попасться на собственную уловку.

– Прости, – опять говорит Конор, когда мы доходим до моего номера. На его лице читается ровно то, что я никак не могу выразить словами. Ему необязательно ничего говорить – мы оба знаем, что все обернулось именно так, как и должно было. – Можно мне войти?

Я должна сказать нет и избавить себя от мучительных разговоров в духе: «было приятно с тобой познакомиться». Но я слаба. Мне не хочется терять ту дружбу, которую мы только что восстановили, и я корю себя за то, что мне не хватило смелости противостоять Абигейл в тот самый первый вечер. Тогда я бы уберегла себя от боли и унижения.

– Да, – мямлю я, отпирая дверь. – Конечно.

Внутри я скидываю новые туфли, беру шестидолларовую бутылку воды из минибара и выпиваю ее залпом. Когда я оборачиваюсь, Конор уже расположился на огромной кровати с подушками, разложенными в виде барьера рядом с ним.

На моем лице едва не появляется улыбка, когда я вспоминаю, как сделала то же самое в тот вечер, когда мы впервые встретились, выстроив плюшевые игрушки Рейчел на кровати между нами.

– Посидишь со мной? – У него напряженный голос – от привычной расслабленности не осталось и следа.

Я киваю. Только потому, что у меня болят ноги и мне слишком неловко стоять тут перед ним.

– Ты расстроена, – начинает он. – И я знаю почему.

Я растягиваюсь по другую сторону подушечной стены, и мое короткое платье, задравшись, слишком сильно обнажает бедра. Я чувствую себя потной и уставшей и не знаю точно, что у меня на голове: растрепались ли волосы, спутались ли кудри. И как Конору только удается и сегодня выглядеть свежим, точно цветочек, в серой рубашке поверх черной футболки и в темных джинсах?

– Тот парень – полный идиот, и ты не должна ни секунды переживать из-за хрени, которую он тогда сказал, – говорит Конор. – Рядом со мной мог стоять кто угодно, поверь мне. Кай все равно нашел бы способ оскорбить этого человека. Он решил поиздеваться над тобой, потому что знал, что это выведет меня из себя. – Я слышу, как он вздыхает. – Это несправедливо по отношению к тебе. Это охренеть как низко, и мне жаль, что это произошло, но, пожалуйста, не позволь этому испортить твои выходные.

– Он наступил на больную мозоль, – слышу я свой шепот.

– Я знаю, детка. И если бы ты знала его так же, как я, ты бы ударила его по яйцам каблуком и продолжила жить себе припеваючи.

– Черт. – Я издаю грустный смешок. – Почему я об этом не подумала?

– Потому что ты ведешь себя тактично.

Я косо на него смотрю.

– В большинстве случаев, – произносит он с ухмылкой. – В общем, забудь о том, что сказал этот засранец. Ты выглядишь сегодня потрясающе.

– Ты всегда так говоришь.

– Потому что это правда.

Мои щеки краснеют. До чего же легко мне смутиться от его слов! Я беру одну подушку из барьера и прижимаю ее к груди.

– А кем он вообще тебе приходится? Другом из Калифорнии, я так понимаю?

Конор откидывает голову на изголовье и издает еще один протяжный вздох. Я жду, наблюдая за тем, как на его лице проступают разные эмоции, будто он решает, что мне можно рассказать, а что – нет.

– Когда я рос, Кай был моим лучшим другом, – наконец признается он. – В моем старом районе. Мы вместе катались на скейте, серфили, курили. Когда мама вышла замуж и мы переехали в Хантингтон-Бич, я еще виделся с ним время от времени, встречался, чтобы посерфить, но близко дружить сложно, когда вы больше не ходите в одну и ту же школу, понимаешь? Поэтому мы отдалились. К поступлению в колледж я перестал отвечать на его сообщения, и это, в общем-то, все.

Я плохо знаю Конора, недостаточно хорошо, чтобы разгадать его отношения с Каем. Но, мне кажется, проведенного с ним времени достаточно, чтобы понимать, когда он что-то скрывает. Какую-то давнюю, глубокую рану, к которой он меня подпускать не намерен.

– Ты не поверил в то, что он выследил тебя, только чтобы поздороваться, да?

– Нет, конечно. – Он отвечает резко. – Я знаю Кая почти всю жизнь. У него всегда что-то на уме.

– И что, по-твоему, у него на уме сейчас?

Конор задумывается, поигрывая желваками. Мышцы на его шее подергиваются.

– Знаешь что? Это не моя проблема, и я не хочу знать. – Он поворачивается на бок лицом ко мне. Что-то в его живых серых глазах, в том, как у него раскрываются губы, когда он смотрит на мои, каждый раз застревает в памяти. – У меня был прекрасный вечер до того, как нас прервали.

Я чувствую, как опять краснею. Я с силой кусаю губу, только чтобы напомнить себе о той боли, которая так и выжидает того момента, когда я начну притворяться. И все же я не удерживаюсь и говорю: