А завершил он своё выступление конечно коронным «Русским блюзом».

После окончания концерта Платон с Ксенией встретились в условленном месте у выхода из Дворца со своими свояками: Егором с Варварой и Александром с Наталией.

Вшестером не спеша прогулялись по Александровскому саду и Красной площади до Васильевского спуска.

Лишь вначале пути пожилые мужчины, как собачонки, отметились в знаменитом бесплатном общественном туалете около Исторического музея.

Ксения в основном фотографировала, соскучившиеся по общению женщины без умолку щебетали, а шедшие позади них мужчины прикрывали их тылы неспешным обменом мнениями об увиденном и услышанном, и не только на концерте.

Они давно не были в центре столицы у Кремля. Поэтому восторженно реагировали на обновленные здания и экстерьер Красной площади.

Художник Александр обратил всеобщее внимание на красоту модернизированных и отремонтированных Манежной площади, Александровского сада, Нового здания гостиницы «Москва», Исторического музея, Кремля, Красной площади и Храма Василия Блаженного.

Уже расставаясь, все обратили внимание на необыкновенный пейзаж Красной площади со стороны Васильевского спуска, который Ксения сфотографировала всем на память.

И словно напоминанием им о только что завершившемся концерте Жана Татляна, опять для них сияли «Мои ночные друзья – фонари»!

Распрощавшись, Егор с Варварой свернули на Москворецкую набережную в сторону своей высотки, а остальные пошли по Москворецкому мосту и по большой Ордынке до станции метро «Третьяковская».

Распрощались перед входом на эскалаторы. Пожимая руку, Александр как-то виновато улыбнулся Платону. Ему ведь в этот раз так и не удалось излить душу другу по поводу новых поворотов в их взаимоотношениях с Наталией.

Платон же с Ксенией, довольные друг другом и проведённым вечером, вновь возвращались к своим домашним заботам.

На следующий день символично наступило 10.10.10.

Золотая осень, голубое небо, морозно ночью и жарковато днём, чистый воздух – красота, да и только!

Как никогда в приподнятом настроении Платон работал на даче, пытаясь за одно воскресение всё же выполнить двухдневный план своих работ. И это ему, накануне прекрасно морально отдохнувшему, во многом удавалось.

Но в понедельник, 11 октября, золотая осень вдруг закончилась. Небо заволокла сплошная облачность, стало пасмурно.

Из-за такой погоды у Платона прихватило горло. А причиной того был поход в Кремль с непокрытой головой после её дневного мытья и короткого, из-за задержки Ксенией дома с ремонтом, перерыва перед выходом на улицу.

На следующий день начался сильный листопад. Особенно усердствовал клён со своими жёлтыми, просто густо-золотыми листьями. Но другие деревья оголяться не спешили.

Ещё летом, неожиданно от жары сбросив пожухлую листву, они теперь не торопились с последними листьями, стояли под листвой до конца октября.

И вообще, октябрь в этом году выдался сухой и солнечный. Дожди были редки и мелки. Даже болота, канавы и озерки на даче у Платона так и остались пересохшими.

Ну, надо же? Такого раньше никогда не было! Прям, как мои отношения с Гаврилычем! – подумал писатель.

Ведь его отношения с Гудиным давно стабилизировались на уровне пассивного, исключительного производственного общения.

Окончательно утряслось и с работой Платона. Стабилизировались и все отношения между сотрудниками. Каждый в принципе знал свои плюсы и минусы, свои возможности и манёвры, свой предел.

На фоне этого у Платона появилось свободное время и возможность поработать, как писателю, с архивными и новыми материалами, чем он и не преминул воспользоваться на работе в рабочее время.

Его усидчивые занятия этим на работе лишь периодически прерывались редкими производственными заданиями, обеденным перерывом и лечебной физкультурой.

Во время этой почти получасовой паузы он невольно, через полуподвальное окно, с интересом наблюдал за повадками голубей. Их кормление уже давно полностью взяла на себя хозяйка корма.

Утром или ближе к обеду Надежда Сергеевна брала один или два пакета льняных или овсяных семян, подходила к окну, и через форточку рассыпала их под окном, по-деревенски причитая при этом:

– «У, ти, мои гусеньки! Ваша мамочка пришла, щас вас накормит!».

Голуби со всей округи слетались под окно Платона и своими клювами, как маленькими отбойными молотками, дружно долбили по жестяному подоконнику и бетонному отливу у стены.

Поскольку Надежда не беспокоилась и не задумывалась о последствиях высыпания ею корма как попало, то иногда зёрна оказывались рассыпанными чуть ли не одной кучей, из-за чего многие голуби не могли подойти к корму, и были вынуждены лезть по головам и телам своих сородичей. Из-за этого между ними частенько вспыхивали ссоры, а клевали они просто остервенело, не замечая ничего вокруг.

И как-то раз такое кормление закончилось для голубей трагедией.

Жившая неподалёку пара бездомных чёрных дворняжек, кормящая своё молодое потомство, удачно завершила свою охоту поимкой самого нерасторопного из глубей.

Услышав необычный шум за окном, Платон выглянул в него и увидел чёрного кобеля, лежащего напротив окна на безопасном для себя расстоянии.

Платон всё понял, и доложил об этом начальнице.

А та, в оправдание, успокоила коллегу:

– «Да я этих собак знаю! Их две. Они живут в сарае, где, помнишь, два черепа нашли? Сучка недавно ощенилась, и теперь кормит своих щенят! А я её и всех их иногда сама подкармливаю!» – услышал Платон оправдание любительницы живой природы.

– «Так вроде череп находили один?!» – нарочно перевёл он разговор на другую тему, невольно протягивая несчастно руку моральной помощи.

– «Да, нет! Потом ещё один нашли!» – с удовольствием схватилась она за спасительную соломинку.

Тогда Платон вышел на улицу осмотреть поле брани. Пёс всё также лежал напротив окна, словно выжидая корма и для себя. Его морда напомнила Платону уродливо-злой собачий персонаж одного из мультфильмов.

Пёс вскочил, и на всякий случай попятился от предполагаемой линии человеческого пути к противоположному зданию, как бы совершая «противозенитный манёвр» от возможного нападения.

А-а! Знает собака, чьё мясо съела! – невольно осенило Платона.

Но никаких следов собачей трапезы он пока не обнаружил.

Отчитав псину, он невольно пошёл дальше, и тут увидел в дальнем углу двора, лежащую на газоне, такую же гладкошёрстную чёрную сучку, общипывающую свой деликатес. Подойдя ближе, Платон обратил собачье внимание на себя. Мать-кормилица, совершенно без тени смущения, и, как показалось Платону, даже с довольной улыбочкой на морде, не боясь, посмотрела на него, продолжая разделывать свою добычу.