– Дай! – пронзительно зудел комариный голосок Феди.

Задачник, который он просит, имеет толщину в две мои ладони и весит, как сам Федя, причем сытый. Книгу доставили по просьбе Николо Ин Тарри. Князь сразу же позвонил и попросил меня выписать задачи с пятой или седьмой страниц, но лучше – с пятой, и давать их каждому ребенку при первичной проверке знаний. А, если дети заинтересуются, предложить полистать неподъемную книгу. В ней страницы из тончайшей папиросной бумаги, и все испещрены мелкими, как муравьи, буквами и символами. В первых главах задачи на логику и сообразительность, а дальше сложная математика, переходящая в нечто совершенно заумное – ну, на мой взгляд… Большинству взрослых непосильны задачи уже на второй полусотне страниц.

Листать книгу никто из детей гнезда не рвался. Пятеро попробовали, но быстро отказались от любопытства. Федя – наоборот, жадно вцепился в неподъемный том. Задачку с пятой страницы – смешную, про волка, козу и капусту – он решил мгновенно. Прижмурился, посопел и попросил еще. И еще! И еще… Первый раз в жизни он клянчил не хлеб, яблоко или кашу! Но как он добрался до сто седьмой страницы? Как?!

– Сдаюсь. Тащите книгу, – разрешила я. – Ты и ты, устройте Федю на диване. Одеяло, подушки и тот чай, который для него…

Договорить я не успела, указания уже исполнялись. Дети в гнезде, повторю, очень серьезные. Клим велел слушаться меня во всем, что касается уроков. И они слушаются.

– Мне нужно объяснять много всякого, – одержав первую победу, Федя гордо устроился на диване, закутался в одеяло и запищал звонче прежнего. – Эй! Там же сложно, там слова непонятные. И значки. Их не знаю, ну вообще все! Вот упаду, как таракан, на спину, и сдохну с горя. А ты виноватая будешь.

– Значки расскажу. Есть книга больше-лучше, пять том… томов, да, – старательно выговаривая каждое слово, сообщил Паоло, выползая из кресла у окна – второго, поставленного напротив кресла Норского. – Несу? Я – несу?

– Лучше используй телефон, если книга в соседнем особняке, ее быстро доставят. – Вася метнулся, подхватил названого брата, забросил на плечо. – Понесет он! Самого тебя покуда носить надобно. И еще привязывать на верёвочку, чтоб тебя ветром не сдуло.

Я кивнула. Вася молодец, свое дело знает крепко. А я вот путаюсь, упускаю важное. Пять дней суеты! В голове такое творится… аж череп трещит. Вот хотя бы: почему Николо разрешил брату жить в «Черной лилии», среди уличных пацанов? Паоло – член княжеской семьи Ин Тарри. Всю его родню в гнезде недавно полагали вселенским злом! Почему Вася не волнуется, почему промолчали Яркут и Яков? Особенно последний. Вчера в ответ на мой вопросительный шепот выползок хмыкнул и громко спросил: и кто же разрешает барышне Юне жить здесь, в логове дикарей? У них и ножи за пазухой, и вши в шевелюре, и на коже – парша… А еще уличная вольница недолюбливает заучек, – взгляд на Васю, – склонных благодеять.

Опять я отвлеклась.

– У кого готовы работы и нет дополнительных задачек, – похлопав себя по щекам, я зевнула и оглядела класс, – сдавайте и идите в столовую, пора накрывать обед.

– Много уроков, – горестно вздохнул крупный южанин с задней парты.

Ему семнадцать. Он не очень умен, он устал, ему непосильно так нагружать мозг. А еще рядом – конюшня. Он прибыл вчера, увидел скакунов, только что переведенных из главного особняка, и заночевал в стойле самого восхитительного. Даже отказался от ужина. Ему бы не надо долго сидеть в классе, но первичные задачи он решить должен, и сам это понимает. С ним Клим поговорил.

– Иди, с тебя довольно грамоты и основ счета. Не обижаешься?

– Прямо сказала, хорошо. Только я сперва дам корм коням, кони не люди, не могут ждать. Обед после, да.

Южанин широко улыбнулся. Даже подмигнул мне! Прянул с места кошкой – и пропал в коридоре. Щель двери узкая, но даже не шелохнулась… как он протиснулся?

Еще двое глянули на дверь с надеждой. Я отпустила обоих. Прочим раздала новые задания, пообещав, что эти – последние.

Принесли пудовую книгу. Вася усадил Паоло на диван рядом с Феденькой, и маленький князь сразу юркнул под одно одеяло с уличным «хомяком». Оба запищали тонко и звонко. Вася сел рядом, держа на коленях неподъемную книгу и листая ее по мере надобности. Задачи разбирались разве что не в драку, хотя какая драка? У них на двоих едва набирается вес одного здорового ребенка… Но Паоло по крайней мере лохматый, а Федю вчера обрили, жёлтый череп – это страшно. Так и хочется укутать Хому-хомячка, закормить до пухлых щек. Ох ты: он сам добыл сухарь, украдкой сунул Паоло. И тот – грызет и хвалит…

Отворачиваюсь, продолжаю занятия. Я обещала себе до обеда распределить всех по уровням обучения и вроде бы справляюсь. Мне тоже трудно. Запахи наплывают с кухни волнами, размывают страсть к знаниям у самых стойких, подтачивают усидчивость у самых сонных.

– Все, пора кушать, – наконец, говорю я.

Мне хлопают. Срываются с мест, толкутся в дверях, гомонят. «Ха, тетка-ёлка вообще в мужиках не разбирается, ну чисто – дитя малое!»; «Тс-сс, Яков узнает, вдарит, я сунулся у него кошель подрезать, огреб болестно»; «Говорят, три раза в день жрать, вот как принято у домашних. Уписаться, во закон дельный!»; «А чё кошель-то? Опух от наглости?»; «Да так… думал проверить, трепло он или сечёт»; «Ага, по жопе ремнем. А кто сунулся Климу клепать?»; «Кто сунулся, тому по сопатке Клим и добавил, аж до юшки»; «Ну хоть не Лёльке, та б вмиг прирезала, она доносчиков завсегда давит»…

Я зажмурилась. Вроде все понимаю. Они ведь стараются, даже почти не ругаются… Но я – тетка-елка, деревянная и вообще дитя малое! Не могу так говорить, и не хочу понимать, что дети доведены до подобного состояния. Яков прав: надо покончить со злодеем, из-за которого возникают «гнезда». Зачем ловко и злонамеренно селить в детских умах и сердцах запутанные отношения ненависти, лжи и фанатизма? Дети ведь еще малы, а вот Лёля… ей-ей, я не зря опасаюсь её.

Все ушли. Осматриваю пустой класс и выбираюсь в коридор. За спиной чирикают смехом Федя и Паоло. Вообще не понимаю, на каком языке они общаются? Через слово выговаривают что-то незнакомое. И обоим нет дела до еды!

В коридоре сидит на корточках Лёля. Молча, как всегда. С плотно сжатыми губами, как всегда. Смотрит в пол сосредоточенно, не моргая, по-звериному… Вскинулась, сразу поникла.

– Я привела его. Слово не сдержала.

– Лёля, да кто ж ему откажет? Говорят, в больнице его пытались усыновить раз двадцать. Загадочное существо этот Федя. Даже волшебное, пожалуй.

– Ага, и как же его, такого волшебного, родная мать выбросила на помойку? Даже без пеленки, зимой, – шепнула Лёля. И снова сползла по стене.

– Иногда люди рождаются без пальцев, даже без рук и ног. А иногда без совести. Жаль, такого увечья окружающие не видит. – Я села рядом. – Значит, ты нашла его?

– Он уже холодный был. А врач попался хромой на эту самую совесть. Глянул разок и приговорил: не жилец. Я с ума сошла и почти его… – Лёля усмехнулась и закрыла глаза. – Клим воровал лекарство и увидел. Так мы и познакомились. Врезал мне, я огрызнулась, но доктор уцелел. А после Клим забрал Хому. А я ударила Клима и сказала, что вырасту и еще отомщу, побольнее. И ушла… почему Хома тебе дразнилки кричит? Тебе, а не мне?