– Прекрасно относились! Сами империалистами были! Считали, что миссия германцев – цивилизовать славянские племена. Почитай Бердяева!

– Да ну! Не может быть!

Егор вышел и вскоре вернулся на кухню, держа в руках малую книжицу. Открыв ее, он зачитал наугад:

– «Главный недостаток всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой».

– Ну и причем тут германский империализм?

– А черт его знает! Я и сам не уловил! – ответил Егор, – но хочешь, я пойду Карла и Фридриха лично спрошу! Наверняка они сейчас, скрестив бороды, оттопырили уши пошире и слушают под дверью, о чем мы здесь говорим! Пусть объяснят, чего они тут понаписали!

– Мне сейчас не до шуток, – немного отдышавшись, Андрэ добавил: – Послушай, мне нужно помыть голову.

– Какие проблемы? Вон ванная – иди и мой!

– Но мне нужна клизма!

Егор удивленно уставился на Андрэ.

– Да, не думал, что твой империализм зашел так далеко! Но на этот счет у Маркса тоже цитата имеется.

– Хватит мне этот империокритинизм цитировать! Я должен помыть голову, не снимая Шелома! Потому клизма! – раздраженно прервал его Андрэ.

– Клизма у меня только литровая, – с легкой обидой в голосе произнес Егор.

– Годится! Больше не надо!

Достав из буфета две стопки, хозяин квартиры наполнил их и поднял первый тост:

– Ну что ж, Андрей Николаевичу вижу, вы полны новых творческих задумок! За то, чтобы в вашей цивилизаторской миссии вам сопутствовала удача!

Он выпил, хрустнул маринованным огурчиком и уже серьезно добавил:

– В последние дни у нас неспокойно! Мелкие лавочники бунтуют. Батька какой-то очередной указец подмахнул, так что, видимо, кранты им наступают. Сегодня на Октябрьской целый день митинговали. По городу ищейки шастают, зачинщиков ловят. Может, эти два привидения с улицы Маркса тоже из охранного ведомства. Подумали, какой-то бунтовщик из-за границы вернулся.

– Да, типа Владимир Ильич Ленин! Получил грант германского генштаба и тайно приехал переворот совершить! – раздраженно ответил Андрэ.

– А что? – оживился Егор. – Ты на поезде приехал? Да, как Ленин, на поезде! Из Германии? Из Германии! То, что грант немецкого генштаба получил, так это у тебя на лице, то бишь на лбу написано! И вот представляешь, шныряет какой-нибудь шпик по городу, и вдруг – ба! какая удача! навстречу Ульянов собственной персоной, только что из поезда вышел и направляется на конспиративную квартиру! Ну, замаскировался, правда, под оберштумбанфюрера, в ночник зашел бутылочку водки купить для теплой встречи с товарищами по партии. И что же ты думал? Они на хвост тебе не сядут? Так что, батенька, сейчас эта явка провалена!

Андрэ выпил, кинул в рот ломоть плавленого сырка «Дружба» и, немного картавя, произнес:

– Да, товагищ Егог, вы чегтовски правы! Пишите обгащение к габочим! Товагищи! Власть сатгапа сегодня слаба как никогда! Несите сюда ваше полотенце, шампунь и клизму! – с этими словами он зашел в ванную комнату и крикнул вдогонку: – Пгомедление смегти подобно!

Мытье головы оказалось делом непростым. Сперва Андрэ наклонил ее и залил внутрь Шелома изрядное количество воды. Затем поднялся и вылил обратно. Правда, намокла одежда, поэтому после первой попытки пришлось раздеться. Повторив эту процедуру несколько раз, Андрэ взял клизму и наполнил ее шампунем. Запустив раствор под Шелом, он принялся вращать его руками вокруг головы до тех пор, пока тот не намылил волосы. Затем он в несколько приемов смыл пену и попросил у хозяина дома фен.

– Так что же, ты собираешься ходить с этим приветом по городу? – спросил Егор, когда Андрэ вернулся на кухню.

– Что значит «с приветом»? – не понял вопроса Андрэ.

– Ну как же, шлем по-белоруски – шалом, а шалом на семитских языках – приветствие! Так что теперь ты человек «с приветом».

– Собираюсь.

– Э, батенька, боюсь, пролетариат вас не поймет!

– Мне плевать, чего он там не поймет, – мрачно ответил Андрэ.

Посидев еще какое-то время на кухне, они отправились спать. Впервые за последнюю неделю у Андрэ появилась возможность выспаться в нормальной приличной постели. Он наконец-то разделся, сдвинул подушку в угол, улегся так, чтобы Шелом не упирался в спинку кровати, и тут же заснул.

– Вот он!

– Где?

– Да вон! В каске! Хватай его! Уйдет, сволочь!

Обернувшись на крик, Андрэ увидел в метрах пятидесяти перед собой вчерашних типов, двух гончих псов в серых костюмах! «Промедление смерти подобно!» – мелькнуло в голове, и со всех ног он кинулся наутек.

Он летел по площади, на Шеломе кувыркались онемевшие от страха львы, а под ним мысли: «Боже! Зачем я здесь оказался?! Зачем опять поперся на Октябрьскую площадь?! Меня же предупреждали – здесь неспокойно! Шпиков больше, чем демонстрантов! Ведь было ж понятно, сейчас начнется хапун!»

Он влетел в арку на Энгельса и побежал через двор к проходу напротив. За спиной раздавались задорные крики:

– Резвый, сука, попался! Ну, ничего! Не уйдет!

Двор был заполнен автобусами с людьми в масках и черных бронежилетах. С площади доносился многотысячный гул и веселая песня: «.„А я лягу, прылягу, край гасцинца старога», которую включили специально, чтоб заглушать выступавших. Мегафоны в сотый раз повторяли:

– Граждане! Ваш митинг не санкционирован! Немедленно расходитесь! Иначе к вам будет применена сила!

Добежав до арки, Андрэ неожиданно столкнулся с бомжем, который поднимался из подземного туалета, неся в руках две сетки пустых бутылок. Одна из них выпала, и посуда, звеня, посыпалась на тротуар.

– Ах ты, педераст! – послышалось вслед, но оспаривать это утверждение не было ни секунды. Выскочив на Ленина, Андрэ хотел кинуться к Проспекту, но заметил, что его оцепили. Омон двумя рядами перекрывал тротуар, не выпуская никого с площади. Оставалось одно – бежать в сторону Интернациональной. Долетев до нее, он заметил, что вся улица сплошь заставлена большими зелеными грузовиками с солдатами, поэтому побежал дальше в сторону Революционной.

Возле Ратуши он кинулся влево и пересек Ленина прямо перед носом колонны больших черных машин. Это были МАЗТы, тюрьмы на черных МАЗах. Они предназначались для демонстрантов и появлялись всегда, когда в городе было неспокойно. На Революционной Андрэ краем глаза заметил, что погоня немного отстала. Серые гончие стояли на другой стороне и ждали, пока проедет колонна решетчатых тупорылых будок.