– Да вы не беспокойтесь, гражданин! – парень дружелюбно посмотрел на Андрэ и, вытащив пачку «Мальборо», закурил. – В конце концов, вам же можно снимать шлем по субботам, значит, по субботам и будете покидать пределы Республики Беларусь.

– А как же воскресенье?

– Воскресенье? А что, вы без него не воскреснете?

– Нет, я не в этом…

– Ах, в этом смысле! Ну, в воскресенье оденете другой шлем. Поэтому вам надо иметь два. Один здесь, а второй там, за кордоном!

– А может, есть другой вариант?

– На что это вы намекаете? – таможенник с опаской оглянулся.

– Нет, нет! Я не в этом смысле! Я имею в виду официальный вариант!

– А-а-а. Да, есть. Попробуйте обратиться в Министерство по делам религий и в Министерство культуры. Если они выдадут справку, что этот предмет культа можно временно вывезти за пределы страны, мы вас пропустим. Но, мой совет, киньте вы эту секту! Что, не могли себе что-нибудь попроще подыскать? А то церковь шестого дня какая-то. Запишитесь лучше в адвентисты седьмого!

– Да-да, я подумаю! Спасибо, вы меня немного успокоили!

Попрощавшись, Андрэ направился в билетные кассы, где к огорчению узнал, что поезд до Минска как раз недавно отправился, а следующий будет только через три часа. Купив билет, он решил, что неплохо бы перекусить, и вышел в город.

Вскоре он набрел на полуподвальное заведенье, что обращалось к улице своей непритязательной вывеской, на которой простыми трафаретными буквами было написано: «Пельменная». У входа в нее он чуть было не столкнулся с двумя сильно пожеванными подвыпившими пельменями, которые вывалились из подвала и, пошатываясь да за что-то браня друг друга, стали подниматься по лестнице.

Внутри заведение оказалось совсем скромного вида распивочной. Пельменей в ней, правда, не подавали. Вместо них на барной стойке лежали черные сухари к пиву, бутерброды с уже подвявшей форелью, вареные вкрутую яйца и что-то еще.

Посетителей в это время было не много. В небольшом полутемном помещении стояли высокие и липкие от пива столы. На каждом сиротливо маячили пустая салфетница и маленькое блюдечко с серой, крупного помола солью. За стойкой бара скучала молодая девица в белом халате. Другая барменша постарше и, видимо, главная здесь время от времени появлялась из боковой комнаты. Размеры она имела весьма внушительные, поэтому, чтобы пройти в зал, ей приходилось немного повернуться боком.

Взяв большой пластиковый бокал пива, пару яиц и две вареные сосиски, Андрэ пристроился за одним из столиков. Отпив половину, он тотчас почувствовал себя немного лучше. Тревожные мысли стали уходить, а съев сосиску, он и вовсе подумал, что все не так уж и плохо. Наверняка он найдет способ заполучить эту справку от министерства и его заточенье не будет вечным. Выпив еще, он огляделся.

В распивочной кроме двух баб у стойки находилось еще несколько человек. Через столик стояли два мужика. Один из них, тощий и длинный, ухватившись обеими руками за кружку с пивом, с дурацкой ухмылкой на лице, не отрываясь, смотрел на Шелом. Его сосед был уже крепко пьян, поэтому ни на кого смотреть не мог. Согнув голову над пластиковым стаканом, он уперся в него взглядом и совершал монотонные телескопические движенья вверх-вниз, как будто пытался навести резкость на муху, попавшую ему в пиво. Бабы у стойки также поглядывали на Шелом. Толстуха, чтобы лишний раз не протискиваться в дверь, время от времени высовывала голову из боковой комнаты и, кинув на него взгляд, опять исчезала.

Напротив стояла еще вполне молодая и, видимо, когда-то симпатичная дама с большим бланшем под правым глазом. На вид ей можно было дать лет тридцать пять и даже меньше, но сказывалось пагубное пристрастие, поэтому возраст ее определить было сложно. Как только Андрэ появился, дама сосредоточила на нем свой бланшированный взгляд и, судя по всему, очень хотела завязать разговор с необычным посетителем заведения. Видимо, остальные люди здесь ей были давно и хорошо известны, а потому скучны и малоинтересны.

– Позвольте, молодой человек, вступить с вами в разговор. – Наконец, не выдержав, обратилась она к Андрэ. – Нет-нет, вы не подумайте, я с самыми чистыми, благими побужденьями. Я вижу в вас человека нашего круга, интеллигентного и, наверно, нездешнего. Судя по всему, вы проездом в нашем городе.

– Я дожидаюсь отправления поезда, – Андрэ удивила странная манера дамы витиевато высказывать свои мысли. И хоть он был сейчас не склонен к общению, все же позволил даме продолжить.

– Далеко ли, милостивый государь, путь держите? Позвольте, я к вам. – Она прихватила недопитую бутыль с недорогим красным вином и переместилась за столик Андрэ. – А то с этими людишками и поговорить не о чем. О, посмотрите, как эта жердь худосочная на вас лыбится. Одно слово – идиот! Или вот те две курицы за стойкой!

– Прикрути фитилек! – толстая барменша высунула голову из проема. – На себя посмотри, баба-яга!

– Я еду в Могилев, – сделав глоток пива, ответил Андрэ.

– Я так и знала, что вы немец. Только речь у вас какая-то странная, не русская и не прусская. Знаете, сударь, вы не подумайте, ведь тоже когда-то хороша собой была. За первого мужа по любви вышла. Он, как и вы, офицером служил. Трех деток ему родила. Но знаете, страсть порочную он имел. Сначала карты, потом казино. Одним словом, азартные игры. В такой раж входил, что все спускал. Зарплату получит и туда. Проиграется, а утром приходит – ободранный весь, пьяный и глаза жалкие, как у собаки. Но все это еще полбеды. Так начал он деньги у маклеров под проценты занимать. В такие долги влез, что стали какие-то люди к нему приходить, угрожали, били его постоянно. Бывало, исколошматят, а он ко мне приползет, жалкий такой, и глазенками хлоп-хлоп. Прости, говорит, Катерина, меня, подлеца! Да, кстати, меня Катей зовут! Ничего, мол, не могу поделать с этой страстью порочной. А комнатка у нас маленькая. Да трое детей – мал мала меньше. Да голодные все. Денег, знаете, нету. А меньшой еще с голодухи все время орет. А он, подлец, на колени станет и смотрит на меня, как загнанная в угол скотина. А я уже сдерживать себя не в силах, как закричу на него – где деньги?! Что ж ты, мерзавец, опять все просадил! И за волосы его, и по комнате таскать, а он только и рад этому – по комнате за мной на четвереньках бегает и орет: и это мне в наслажденье! И это мне в наслажденье!

– Вы, сударь, часом, картишками не балуетесь? – дама выпила, взяла с тарелки Андрэ вареное яйцо и, очистив, макнула в солонку.

– Сука Лебезятников! Прибил меня месяц назад! Ну, так вот, – продолжала особа, – извел он меня, истерзал вконец, а в один день взял да исчез. То есть совсем! Пропал! Утром ушел на службу и не вернулся! Я к командиру части. Нет, не к Лебезятникову. Тогда у них погранзаставой командовал полковник Клопшток Иван Иваныч. Я ему так и так, где мой муж? А он говорит – как же? Вчера был, смену сдал и ушел, а сегодня еще не приходил. Ну, так он и на следующий день не пришел, и в последующий. И никогда больше не приходил! Вы, сударь, на поезд не опаздываете?