Вот почему Сударый о нем не слышал: в то время он был в столице и целиком посвящал себя учебе; когда же вернулся, о Барберии Флиттовиче уже никто не вспоминал.

Да и что было вспоминать? По-видимому, единственным заслуживающим доверия оставался тот факт, что Свинтудоев порезал при бритье обер-полицмейстера, бывшего в Дремске с ревизией. С этого, видать, и начались его злоключения. Однако в общеимперской прессе даже сей казус не нашел отражения, поездка обер-полицмейстера была описана сухо и по-деловому, без всякой неуместной лирики и, упаси боже, без каких-либо пикантностей. Не тот это был разумный, чтобы с ним шутки шутить.

С другой стороны, известность он снискал отнюдь не просто суровостью, но и порядочностью, и Сударый сразу отбросил мелькнувшую мысль, будто брадобрея сгубил разозленный чиновник — это было уж слишком фантастично.

Тем более удивительно смотрелись две публикации губернской прессы, завершавшие тему Барберия Флиттовича. В «Вестях Спросонья» за двадцать второе мая соответствующего года была помещена статья «Преступник настигнут».

«Вчера чиновник по особым поручениям Имперского полицейского управления г-н Копеечкин Пуляй Белосветович, который, как мы уже имели честь сообщить нашим читателям, в продолжение двух месяцев занимался поисками скрывающегося от сил правопорядка Б. Ф. Свинтудоева, пригласил вашего покорного слугу присутствовать при задержании наконец-то обнаруженного беглеца. Оказалось, уже более трех недель он скрывался под видом купеческого приказчика в Храпове, снимая угол в одном из домов в портовой части города.

Г-н Копеечкин высоко оценил профессионализм доблестной полиции нашей губернии, отметив, что в обнаружении Свинтудоева большую роль сыграла грамотно проведенная ими работа по сбору сведений. Стало известно не только местопребывание скрывающегося парикмахера, но также выяснились круг его контактов и выработавшиеся в бегах привычки. Оставалось только произвести арест.

Для этой цели был собран отряд из четырех храповских городовых и такого же количества полицейских надзирателей, служащих в губернской управе, а также двух помощников г-на Копеечкина.

Однако не все пошло так, как планировалось, — не в упрек г-м полицейским будет сказано, ибо сам план был продуман до мелочей. К сожалению, Свинтудоев если и не знал, то догадывался о слежке и был готов к визиту стражей порядка. Он имел при себе трехзарядный капсюльный револьвер. Загнанный и напуганный, едва заслышав шаги, Свинтудоев выпустил две пули, никого, по счастью, не задев, через дверь, а третью — себе в висок.

— Печальный итог операции невозможно было предусмотреть, — сообщил нам по этому поводу г-н Копеечкин. — Да, в гороскопе Свинтудоева на сегодняшний день выпадает наибольшая опасность для жизни, почему мы и намеревались использовать при захвате только магические жезлы с парализующими заклятиями, однако вы ведь знаете степень достоверности гороскопов в частности и всяких предикций вообще.

Так была поставлена точка в этом запутанном, полном загадок деле. У Свинтудоева не было родственников, так что имущество его будет передано в казну. Тело самоубийцы решено захоронить на неосвященной земле в Храпове, на так называемом кладбище живых мертвецов, куда обыкновенно приносят неопознанных зомби.

Кем же был Свинтудоев? Что увлекло его на скользкий путь противостояния закону? С сожалением приходится констатировать, что ответов на эти вопросы мы, по-видимому, уже никогда не получим.

Специальный корреспондент „Вестей Спросонья“ Смышлен Благорасположенский».

Совсем в ином ключе была выдержана статья «Кровавая драма в Храпове», размещенная на первой полосе «Вещего жата». Запыхалий Перелайко, специальный корреспондент этого «ведущего оппозиционного издания империи», тоже писал «с места событий».

«…Как водится, цепные псы режима не пожелали подставлять себя под удар. Гороскоп подсказал полицейским день, когда несчастный сумасшедший будет наиболее уязвим, и даже тогда на захват его отправились две дюжины городовых и шестнадцать надзирателей, опытных боевых магов, привыкших без разговоров стрелять во все, что движется.

Однако для церберов оказался неожиданностью общеизвестный факт, что маниаки обладают сверхъестественным чутьем, острым умом, наблюдательностью, выходящей за грань воображения, а также фантастической силой и ловкостью. Безумец, сеявший ужас на улицах Дремска и оставивший кровавый след под носом у наших доморощенных сыщиков, решил дорого продать свою жизнь, и ему это удалось.

То, что последовало за попыткой погонников проникнуть в дом, где квартировал помешанный брадобрей, трудно назвать стычкой или перестрелкой — это была настоящая баталия…»

Сударый читал и морщился. Вообще говоря, статьи такого рода предназначались не для прочтения, а для пробегания глазами: газетная полоса кишмя кишела невесть где надерганными шокирующими иллюстрациями и врезками вроде: «Г-н Копеечкин молчит о случайных жертвах среди прохожих!», «Лентяйка покраснела от крови» и проч., и проч. Разглядеть за этой пестрядью сам текст было почти невозможно, да и казалось ненужным.

Редкий читатель доберется до середины такой статьи, а доберется — плюнет в сердцах да так и не узнает, продравшись сквозь тернии сочных эпитетов вроде тех же «церберов» и «палачей режима», что г-н Копеечкин о случайных жертвах молчал, потому что таковых не было, а река Лентяйка покраснела от крови не в описываемый день, а несколько раньше, около шестисот лет назад, и, конечно, совсем из-за других событий.

Ох уж эти новые манеры скандальной прессы… У Запыхалия Перелайко еще прорывались старые, всем привычные и при чтении обычно пропускаемые «церберы», осколки тех времен, когда любой здравомыслящий разумный мог при желании прочитать статью в оппозиционной газете, машинально выбрасывая эпитеты и меняя знаки «минус» на «плюс», чтобы получить вполне ясное представление, что, собственно, произошло. Но что прикажете делать с этими цыганскими платками, в которые превращаются газетные полосы благодаря «завлекательным» заголовкам и врезкам? Взгляд за них только и цепляется, пробежишь глазами — волосы дыбом встают от ужаса. А прижать крикунов как будто не за что: начни разбираться, окажется, что ничего такого они в виду не имели, и необычное поведение волосяного покрова головы происходит от испорченности читателей, которые все понимают именно так, а не иначе…

Сударый вздохнул. Библиотека вот-вот закроется, а он ни на шаг не приблизился к разгадке. Впрочем, в конце Перелайко упомянул, что «переправлять бренные останки скорбного разумом человека на родину для достойного погребения никто не посчитал нужным», стало быть, обе версии случившегося сходились на том, что Свинтудоев похоронен в Храпове и, видимо, в неосвященной земле. Что ж, это не такой уж редкий повод для появления призраков — правда, самых обыкновенных.

Кое о чем говорило и имя Копеечкина — этот сыщик был известен широкой публике громкими и экзотическими делами. Освежая память, Сударый открыл подшивку на февральских номерах — вот, пожалуйста, «Г-н Копеечкин возвращает похищенный из музея бесценный экспонат». Непеняй Зазеркальевич хорошо помнил, как бурно обсуждались подобные дела в студенческом братстве. Копеечкину, правда, от молодежи крепко доставалось за «позерство и аффектацию», но, по большому счету, ему завидовали — каждый в глубине души тоже непременно желал сделать для отечества что-нибудь эдакое… заслуживающее первых полос. Молодо-зелено…