Меж тем молодые люди, услышав его шаги, оглянулись и, схватившись за руки, хотели было убежать, увидев шедшего к ним военного. Паренек попробовал ухватить вязанку с хворостом, но веревка была недостаточно закреплена, и собранные ветки рассыпались, что и не позволило им убежать, бросив хворост. Василий же, подойдя ближе, поднял одну из веток и положил ее сверху на кучу, потом поспешно снял с головы шляпу и степенно поклонился им.

– Не надо меня бояться, я не сделаю вам зла, – обратился он к ним, но понял, что они не понимают смысла сказанной им фразы. Тогда он напряг свою память и произнес ту же фразу по-немецки:

– Keine Angst vor mir, werde ich nicht machen Sie krank.

Ответа не последовало. Может, молодые люди не желали отвечать, а может, ждали, как он дальше себя поведет, но разговора пока что не получалось.

Тогда он решил хотя бы поинтересоваться их именами, надеясь, что на этот-то вопрос они все же ответят.

– Wie heißen Sie? – спросил он их. При этом девушка, которая выглядела не так настороженно, ответила, мило улыбнувшись:

– Mein Name ist Ursula und mein Bruder – Peter.

– О! – подхватил Василий. – Урсула! Петер! Какие хорошие имена. Вы говорите по-русски? – тут же спросил он, поскольку его знания немецкого казались ему весьма скудными.

– Оч-чень плехо, – ответила девушка, – но вас понимай…

Для Василия было не столь важно, что она почти не говорит по-русски. Он и без того мог понять смысл сказанного по движениям ее рук, по глазам, по покачиванию ее белокурой головки, а говорить о чем-то было и вовсе не нужно, когда все ответы на свои вопросы он мог прочесть в глазах Урсулы. Тогда он дал понять, что хочет помочь им унести домой собранный хворост, и принялся затягивать его потуже веревкой.

Урсула и Петер с интересом наблюдали за ним потухшими глазами, решив, что он хочет забрать их добычу, а потому, когда он взвалил вязанку себе на спину, как бы прощаясь, поклонились Василию. Он же, не поняв, чем вызван этот жест, одной рукой стал показывать им, чтобы они показали дорогу к их дому. Молодые люди в недоумении посмотрели друг на друга и растерянно улыбнулись в ответ.

Тогда Василий попытался опять перейти на немецкий, собрав весь свой скудный запас знаний:

– Wo ist deine Heimat? Хаус ваш где? – добавил для верности уже по-русски. – Дорогу покажите, я помогу унести вам туда дрова.

Наконец Урсула поняла смысл сказанного и отрицательно закачала головой, сказала что-то Петеру, и он попытался снять вязанку с плеч Василия. Но тот не собирался отдавать ее, а лишь настойчиво махал рукой в разные стороны и повторял:

– Хаус где? Покажите!

– Некарашо есть, – опять покачала головой Урсула, – Keine Notwendigkeit… Wir selbst…

– Карашо – не карашо, заладила. – Василий уже начал сердиться и почему-то вдруг перешел на язык, очень напоминающий тот, на котором общался в полку Тахир. – Моя помогать хотел! Почему плехо есть бин? – И в сердцах бросил вязанку на землю и хотел уйти, повернулся к молодым людям спиной, как вдруг девушка дотронулась до рукава его кафтана и тихо прошептала:

– Все карашо, русен солдат, карашо, спасибо! – и потянула его вслед за собой по узкой тропинке.

Брат ее взвалил вязанку себе на спину и неторопливо, сгибаясь под ношей, шел следом. Мирович не сопротивлялся и решил посмотреть, куда его выведут. Во всяком случае, решил он, никакой угрозы молодые люди пока для него не представляют.

Вскоре они вышли на опушку леса, оказавшись на вершине пологого холма, откуда сам город не был виден, потому как находился несколько южнее, и о его присутствии извещали однообразные удары колокола в местной кирке. А прямо перед собой, в низинке, Василий увидел неширокую речку, перегороженную замшелой запрудой, на гребне которой торчали торцы полусгнивших, присыпанных землей бревен. Над запрудой неподвижно нависал полукруг мельничного колеса с сухими лопастями по причине отсутствия весеннего помола, а возле запруды стоял аккуратный кирпичный домик с красной черепичной крышей. Возле него степенно паслись две пятнистых коровы, а у изгороди стоял на привязи вороной конь и равнодушно жевал сваленное перед ним сено. Из трубы домика вилась тонкая струйка дыма, а где-то во дворе время от времени хриплым голосом тявкала собака. Картина была настолько мирной и трогательной, что Василий даже забыл, зачем он очутился в этих краях, что это уже неприятельская земля и девушка с парнем по большому счету тоже его враги. Но, глядя на спокойное и ничем не омраченное лицо Урсулы, он никак не мог представить ее в числе своих недругов. Наоборот, ему хотелось непрестанно смотреть на нее и так же беспричинно улыбаться.

Петер слегка обогнал их на спуске, а потом и совсем разогнался и, весело что-то выкрикивая, понесся вперед, придерживая вязанку обеими руками. Он потерял на бегу свою шляпу, но не остановился, а продолжал мчаться дальше, пока не уперся в ворота своего дома, где сбросил вязанку на землю и, торопливо обернувшись в сторону Мировича и своей сестры, вошел во двор. Василий, тоже не останавливаясь, на ходу, подхватил войлочную шляпу паренька, не выпуская при этом локоток Урсулы, которую он галантно поддерживал под руку. Но та, смущенная его вниманием, незаметно высвободила свой локоток и, чтобы как-то скрыть робость, указала в сторону калитки, за которой стремительно скрылся Петер:

– Junge, – что прозвучало чуть покровительственно и принужденно, но дало ей возможность обозначить дистанцию между собой и Мировичем.

Тот понял, что она назвала брата мальчишкой, и в знак этого повторил:

– Ja, ja, Junge, Junge…

Когда они подошли к дому, Василий уже пожалел о своем необдуманном поступке и хотел было откланяться и возвратиться обратно в свою роту. Но тут калитка открылась, и навстречу им вышел пожилой мужчина в вязаной куртке, широкополой черной шляпе на голове и с лопатой в руках. У него были такие же белокурые волосы и голубые глаза, как у Урсулы, и Мирович решил, что это ее отец. Тот недружелюбно посмотрел на Василия и что-то скороговоркой спросил у дочери. Она принялась терпеливо объяснять ему, показывая рукой то в сторону холма, то на Василия, то на лежащий у калитки хворост. Мужчина, не перебивая, выслушал ее, и лицо его слегка просветлело, взгляд стал более гостеприимным, почти ласковым, после чего он снял шляпу и чуть поклонился Мировичу, произнеся на довольно хорошем русском языке:

– Рад, очень рад. Дочь мне все объяснила, милости просим в наш дом.

Урсула что-то подсказала ему, и он, согласившись с ней, спросил:

– Простите меня. Не знаю ваше имя, господин офицер.

– Извините, что не представился. – Мирович тоже снял свою шляпу и, чуть поклонившись, назвал себя. – А как ваше имя?

– Меня все зовут Мюллер, что значит мельник, – и он показал в сторону плотины. – А имя мое есть Томас. Старый Томас, – тут же добавил он.

– Вы немец? – спросил Василий и поправил себя: – Дойч?