Во всяком случае, жилище хозяина, по моему разумению, давно должно рассыпаться в прах и утянуться в почву. А то место должно немедленно порасти лебедой, пустырником и осокой.

Ему более всего подходят слова: «вонючий бедлам», «берлога, отмеченная по периметру плинтуса перчинками прусачьих какашек» и «стойбище кочевой орды».

Хотя гунны в походе жили получше и чище, у них происходило соитие.

И чаще, я думаю.

Вот именно – чаще.

И вообще я не понимаю нашего государства, о котором мы еще потолкуем. Ох, потолкуем мы еще о нашем государстве! Ох, потолкуем!

Осы в меду! Как можно содержать офицера – человека явно недоразвитого – брошенным посреди нечистот!

А тухлый пар из подвала!.. А гнусь, тлен и слизь со стен!..

Умолкаю, умолкаю, умолкаю…

Воля ваша, хотите иметь вместо офицера ластоногое чудовище – воля ваша…

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.

О количестве

Одно только замечание о количестве.

Только одно.

Единственное.

Вот оно: зачем нам такое количество офицеров?

Всё.

Я уже заткнулся.

Конечно, можно было бы содержать только одного умного, а так – половинку взяли у этого, четвертинку у того, у кого-то хороши только руки, у кого-то ноги – получается коллектив.

Эта глава самая маленькая, потому что и так всё ясно.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

описывающая то, что я считаю для нас самым главным

Главное для нас – не останавливаться.

Главное – нестись вперед, увлажняя от скорости взоры, по канве сюжета.

Вы уже почувствовали канву? Нет еще? Не случилось? Ай-яй-яй!

Сейчас почувствуете, потому как только теперь мы всерьез и займемся канвой.

Уж мы ее выпишем с любовью.

Уж в чем, в чем, а в этом сомневаться не приходится.

Ах, как бережно и с каким природным изяществом и прилежанием мы этому себя посвятим, и кому, как не нам, знать, как что делается.

Мы закусим свой злобствующий язычок, добавим в собственный облик миндалевидной мечтательности, задумчивости карпообразной об излагаемых судьбах и немедленно приступим к изложению предмета.

Я уже говорил вам, что в нашем повествовании речь идет об офицерах на водах?

По-моему, говорил.

Ну да, что-то такое уже мелькало, неумолимо связанное с ластами и гнилью.

Так вот еще раз – это водяные офицеры – я имею в виду своего хозяина и все его роскошное окружение.

Повторюсь – это офицеры в корыте, которое плавает или же полощется у борта, а они в это время смотрят вперед в совершенно безбрежное море, в соотнесении с которым они абсолютные бактерии или даже вирусы, делая себе государственное выражение лица, видное в микроскоп кем-то огромным из холодного далека при полном отсутствии на то всяческих оснований и поползновений, что само по себе уже вопрос идеологии.

Конечно же.

Потому что идеологически верно иметь такое выражение, отпугивающее врагов, не посвященных в настоящее положение вещей, когда ты сидишь в лохани или же в бидоне, который колышется и перемещается преимущественно вверх-вниз, реже все же вперед – в сущности, по воле божьей – и как это ловко, с точки зрения общественной целесообразности, иметь как можно больше подобных плавучих коптилен, напичканных этими лупоглазыми микроорганизмами за как можно меньшие деньги.

Порассуждаем о совести и о том,

что наше занятие предвосхитит рассуждения о чести,

которое мы оставляем начальнику этих самых микробов,

потому что предполагается

когда-либо услышать его речь

о наличии чести исключительно у того лупоглазого,

самим кудлатым своим бытием обращенного в полного кретина,

восседающего в каноэ,

которое держится на воде лишь благодаря неустанной заботе Всевышнего,

а никак не общества или государства, если угодно,

у которого все время хочется справиться, как там у него обстоят дела с его государственной совестью или с тем, что под ней подразумевается.

Не болит ли у них где-либо чего,

не жмет ли?

И я бы справлялся о том ежечасно,

если б было у кого,

если б нашлась вывеска или же бирка, что, мол, вот мы, татарской та-тата-та дети, заходите сюда к нам без трепета со своими примитивными претензиями.

То есть наличие чести – равно как и разговоры о ней – у пребывающего в утлом тазике среди губительных волн предполагает отсутствие совести у государства, обнаружить следы которого для предъявления счета так-таки не удается?

И, чем больше требуется чьей-то чести, тем, значит, меньше где-то осталось чьей-то совести.

Для описания подобного явления более всего подходят слова «гопота» и «россиятина», и еще есть выражение: «Люмпены да благодарности не изыщут».

Все.

Пора лизать себе хвост. А то ото всех этих переживаний, возникающих при изложении столь ракообразного материала, волосы в районе хвоста неуклонно топорщатся, нарушая гармонию и красоту нашего непростого обличья.

Так что не обессудьте.

Пора.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,