– Про Кольцова весь Севастополь знает, – сказал Ленька. – Я еще тогда, когда заговорили, что адъютанта Кольцова то ли по ошибке, то ли как, из крепости выпустили, о тебе подумал. Вроде все сходилось, что и ты рассказывал… Это, значит, Кольцов и был твоим знакомым?

– Да.

Ленька посмотрел на своих товарищей и, указав глазами на Юру, вновь повторил:

– Я ж сказал, наш пацан!

Юра тоже в подробностях вспомнил их последнюю встречу, сеновал, где он гостил у Леньки.

– Леня, а помните, был у вас мальчишка, он мне еще свои ботинки подарил?

– Кляча, что ли?

– Да-да, Кляча! Он еще говорил, что скоро умрет.

– Живой! Его тоже какие-то сродственники нашли. В Бахчисарае живет, колбасу с салом жрет… А я чуть было не откинул коньки. Тиф. Уже было закапывать повезли, а я – раз! – и ожил. – И Ленька захохотал.

Потом Юра сидел с беспризорниками у костра, уминал поджаренный на огне хлеб и в подробностях, откровенно рассказывал Леньке и всем остальным о своих сегодняшних мытарствах. При этом он с ужасом представлял себе, как отнесутся родные в Александро-Михайловке к его исчезновению, что будет с тетей, у которой и так нездоровое сердце. Конечно, они бросятся в Севастополь его искать. Но где? Ходить по городу и спрашивать о нем прохожих глупо и бессмысленно. Нет, скорее всего, они поедут на маяк…

Маяк! Это слово вспыхнуло в его голове, словно огонь в ночи. Конечно, это, пожалуй, самый лучший выход из его бедственного положения. До маяка отсюда хода – сущий пустяк, верст восемь, может, чуть больше. Федор Петрович Одинцов – верный друг и старший товарищ – подскажет, как незаметно вернуться к тете. А скорее всего, он просто переправит его в Александро-Михайловку морем, на шаланде. Этот путь гораздо короче, чем по суше. И во много раз безопасней.

Юра торопливо засобирался, попрощался со своими новыми товарищами. Пообещал, что как-нибудь их проведает. Они в ответ показали ему здесь же, на территории Херсонеса, свое тайное убежище – небольшую не то пещеру, не то заброшенный подвал с полузаваленным всяким раскопочным мусором входом. Внутри было уютно, пол выстлан душистым сеном, полынью и чабрецом.

Ленька не захотел расставаться с Юрой, увязался его провожать. Они пошли по «Новой Земле» – участку, отделяющему Херсонес от маяка.

– Ты теперь всегда будешь у этих родичей жить? – вышагивая босыми ногами по галечнику, спросил Ленька.

– А больше у меня никого, – ответил Юра.

– А та, киевская, тетка?

– Ее убили. Только эта осталась. Еще Лизавета, двоюродная сестра, и дядя…

– Который летун?

– Ну да! Он меня обучает. Может, и я когда-нибудь летчиком стану, – похвастался Юра.

– А потом полетишь красных бомбить! – жестко сказал Ленька.

– К тому времени война закончится. А летчики все равно нужны. Потому что люди теперь всегда будут летать.

– Везучий ты, Юрка! Все тебе – в карман. А мне – так наоборот. То тиф, то холера, то отлупят, то с голоду пухнешь, – грустно сказал Ленька. – Знаешь, я решил перебиться тут до холодов, а потом – в Африку. Там завсегда лето, никакой одежки не надо. И жратвы от пуза. Эти вот, которые с рябчиками едят ананасы. Сытная, говорят, фрукта, свободно кусок мяса заменяет. И растут они там не то что в садах, а даже прямо на улицах: подходи и рви, никто слова не скажет. И еще хлебное дерево есть. Булку или там бублик можешь прямо с ветки сымать. Мне про это один знакомый морячок рассказывал, он туда плавал, все самолично видал. Обещал поспособствовать…

Они прошли мимо огромных керосиновых баков и складов Нобеля на западном берегу Стрелецкой бухты, миновали новенькие дачные поселки, тянущиеся до самой «Электры». А за «Электрой» сразу же Херсонесский маяк.

В последний момент вспомнив о строжайшем наказе – чужих на маяк не приводить, Юра сказал Леньке:

– Ты со мной туда не ходи, ладно? Подожди здесь, я скоро! – И он побежал по дороге. Обернулся. – Если меня на шаланде в Александро-Михайловку повезут, я все равно прибегу тебе сказать! Ты жди!

– Ладно! – крикнул вдогонку Юре Ленька Турман. Он присел на обочине дороги, стал подбирать небольшие, обглоданные морскими волнами камешки и метать их в цель. Целью была брошенная на дороге разорванная корзина…

Не знал Юра, что Федора Петровича Одинцова уже нет на маяке. Контрразведка арестовала его вскоре после того, как Юра ушел к тете. Вместо Одинцова смотрителем маяка стал свой в контрразведке человек, а в домике с мансардой поселились несколько агентов и солдат, дожидающихся «улова».

Юра бодро и весело шел прямо в поставленную Татищевым мышеловку…

Ленька довольно долго ждал возвращения Юры. Он придумал себе новое развлечение: скрутил в комок найденную тут же тряпку и стал гонять по дороге этот неуклюжий и нескладный, самодельный мяч.

По дороге от маяка довольно бодро, прыгая на ухабах, ехала тачанка. Ленька отступил в сторону, пропуская ее, и увидел сидящего на козлах солдата, рядом с ним – какого-то нахохлившегося господина в котелке, а сзади – тесно сжатого с двух сторон вооруженными винтовками солдатами Юрку. Их взгляды на мгновение встретились, и он тут же отвернулся. Ленька понял: Юра боялся вовлечь его в этот опасный круг.

В квартире Лоренцев в этот день до позднего вечера царило тревожное ожидание: Юра уже давным-давно должен был вернуться, а его все не было.

Когда совсем стемнело, Ольге Павловне изменила ее обычная невозмутимость, она заметалась из комнаты в комнату, не зная, что предпринять.

Позвонил дежурный, сказал, что в проходной сидит парнишка, просит, чтобы к нему вышел кто-нибудь из родственников Юрия Львова.

– Да-да! Я сейчас! – заторопился Константин Янович и своей четкой, военной походкой отправился к проходной. Следом за отцом увязалась и Лиза. Константин Янович уже догадался, что их ждет какое-то неприятное известие.

В проходной навстречу Лоренцу поднялся тощий стриженый парнишка – Ленька Турман.

– Здравствуйте! Вы, вероятно, привезли какое-то известие от Юрия? – нетерпеливо и нервно, не теряя понапрасну времени, спросил Константин Янович.

– Вы его дядя?

– Да, я его дядя.

– Летчик?

– Разве это имеет какое-то значение?

– Для меня – имеет.

– Да, я летчик. Фамилия моя Лоренц. Я дядя Юрия, – раздраженно сказал Константин Янович. – Говорите же, что у вас там!

– Лучше бы без посторонних. – Ленька указал взглядом на дежурного.

Они вышли из проходной на улицу. Было темно. Лиза жалась к отцу. Но Ленька сказал ей:

– Вы, барышня, тоже отойдите! У меня, может, секретное известие!

Лиза обиделась и нехотя, но с независимым видом отошла. Лишь после этого Ленька, понизив голос чуть ли не до шепота, сказал: