Федерико поставил машину подальше от дома. Было условлено, что сначала он вернет Антонену его собаку, а потом появится Ферензи, чтобы поговорить втроем. На этот раз Ферензи хотел прояснить обстановку до мелочей. Когда имеешь дело с субъектом вроде Антонена, жизненно важно держать в руках все нити, чтобы принимать правильные решения. И потом, разве похищение собаки может оказать такое же воздействие, как угроза похищения восьмилетнего ребенка? Мало шансов, но ничего другого в их распоряжении не было. Люси Мориа и ее дочь были единственной родней этого сумасшедшего отшельника.

Марко Ферензи закурил сигарету. Фигуры Федерико и собаки удалялись в боковом зеркале. Ощущение такое, что он эту картину уже когда-то видел. Поразмыслив, он пришел к выводу, что всякий раз, когда он смотрел на людей в зеркало заднего вида, ему открывалось нечто более истинное, чем сама реальность. Некая гиперреальность. Мимолетная, но полная смысла. Раньше это была гаденькая улыбка Федерико, потом надменная красота Дани и ее тоска. Тоска от ощущения одиночества. И вот опять Федерико в его подлинной сущности. Проявляющаяся, едва он закрывает рот. Несмотря на дорогую одежду, он смотрелся крестьянином из Медзоджорно. Эта его походка, кривоватые ноги, откляченный зад и вихляющиеся плечи. Когда рядом ковыляла неповоротливая дворняга, все это особенно бросалось в глаза.

«В общем-то Федерико очень похож на моего отца, - подумал Ферензи, - хотя никакого родства между ними нет. На моего крепыша отца, когда он только что зарежет домашнюю птицу или, того хуже, свинью и его одежда вся пропитана кровью. А резиновые сапоги полны дерьма. На моего отца, разбогатевшего на крови, дерьме и мясе. Мало-помалу. И не без помощи друзей, у которых ладони были похожи на штукатурные лопатки, а ногти вечно черные. И которые никогда не говорили в присутствии женщин и детей. Мужчины из мужчин. А кровь и дерьмо им ничуть не мешали. Каждому свое».

Ферензи невольно поморщился. Выкинул из головы отцовские сапоги и вспомнил, как они с Федерико готовили крестьянский суп из тыквы. Нацепили фартуки и трудились, посвистывая, в то время как Карла пила, устроившись на стуле в кухне. Сначала обжарили лук-порей в сливочном масле. Потом добавили тыкву, молоко, куриный бульон, соль, перец, мускатный орех. Потомив все это на медленном огне, размяли и влили сливок. В суп следовало положить триста граммов кровяной колбасы, чтоб он получился настоящим крестьянским. Крестьянским и одновременно изысканным - вот метафора того, каким должно быть существование. Или, скорее, всего того зла, через которое надо пройти, чтобы оно таковым стало. Сначала кровяную колбасу надо нарезать тонкими кружочками, посыпать сыром пармезан и поместить на гриль. Поджаренные кусочки колбасы положить в дымящийся суп, по пять-шесть в каждую тарелку, и еще посыпать щепотью тертого сыра.

Ферензи вспомнил, как нарезал колбасу дьявольски острым японским ножом и порезал себе палец на уровне второй фаланги. Карла не двинулась с места, держа бокал у губ, от удивления сложившихся в букву «О». О Карла, Карла, бесполезное украшение. А Федерико - тот сразу подскочил, взял палец в рот и принялся отсасывать кровь. Глаза, сначала встревоженные, быстро повеселели. «Слюна затягивает ранку». Ферензи оценил это проявление верности - одновременно крестьянское и изысканное. Как суп. Как идеальное существование. Как все, что делали с колбасой, забыв, что она из крови.

Что было хорошо в Федерико, так это то, что он не осознавал, кто он такой, и это не мешало ему жить. Федерико Андрованди, будучи десяти лет от роду, убил мальчишку, своего сверстника, из-за Марко Ферензи, которому было четырнадцать. Мальчишка был другом двоюродного брата, вернее сказать, его лучшим другом. И вот лучший друг был утоплен за то, что лишний раз неуважительно обошелся с Марко Ферензи. И для того, чтобы заставить страдать двоюродного брата. Долгие годы прошли с тех пор, как в его жизни не стало противного капуччино, окровавленной грязи и отравленных стрихнином червей. Поистине Федерико - малый незаменимый.

Антонен открыл дверь. За ней стоял молодой черноволосый мужчина и приветливо улыбался. Увидев рядом с ним собаку, Антонен открыл дверь пошире, чтобы Цербер мог войти. Он не выказал ни малейшей радости - ни собаке, ни мужчине. У того был сломан зуб. Антонен терпеть не мог сломанных зубов. В его снах они означали смерть, которая бродит кругом. Он сразу же почувствовал недоверие к этому говорящему с акцентом человеку, который стал рассказывать, что нашел пса на улице. «Он бродил без присмотра, никто не мог сказать, кто его хозяин, я, вы знаете, с огромным трудом вас разыскал». Поздно остерегаться: человек вошел и закрыл за собой дверь.

Цербер улегся на подстилку. В обычной ситуации он не потерпел бы намордника, который теперь был надет на него. «Как только молодой человек уйдет, - подумал Антонен Мориа, - я отведу Цербера к соседке. Хоть мы с ней и едва знакомы, она согласится. Дам ей что-нибудь за услугу. Денег. Да, я дам ей денег или схожу для нее в магазин. Там посмотрим».

Молодой человек потрогал один из стульев на кухне, убедился, что он качается, и сел на другой. Попросил попить. Антонен достал из холодильника розовое вино. Он всегда его пил и будет пить. Наполнил два стакана и осторожно опустился на сломанный стул. Молодой человек сделал глоток, поморщился и сказал:

- Я вижу, ты любишь свою собаку. Живешь в халупе со сломанной мебелью, а у собаки хороший ошейник, подстилка, и кормишь ты ее неплохо.

Антонен отпил полстакана. Он ждал.

- Ты своего брата вспоминаешь?

- Вспоминаю, - ответил Антонен и допил стакан.

Молодой человек отставил свой, сказав, что это гадость. Он улыбался.

- И о чем же ты вспоминаешь?

- Обо всем.

- О чем?

- Как он говорил. Что делал, когда мы были маленькими.

- И что же Венсан делал?

- Он все время читал.

- Люси говорит, что ты иногда ей звонишь.

- Да, я звоню Люси. И мы говорим о Венсане. Люси - это моя невестка.

- Я знаю, Антонен, а вот чего я не знаю, так это почему ты все время вспоминаешь о Венсане. Почему ты говоришь о нем с Люси?

- Не знаю.

Кто-то позвонил в дверь. Молодой человек встал и пошел открывать. Антонен налил себе еще вина. Он не боялся смерти.

Вошедший мужчина был не так высок, как первый, но одет очень похоже. Черное с белым. Красиво. Волосы черные с проседью. Нос длинный и тонкий. Губы тоже тонкие. Красиво двигается. Можно подумать, что скользит. Словно Христос по воде. Странно. Молодой уступил ему свой стул и встал рядом, скрестив руки. Мужчина взглянул на стакан с вином, затем поздоровался кивком головы. Он улыбнулся, и у Антонена возникло видение. Этот человек был похож на стража Преисподней. Лицо забытое, но вдруг всплывшее в памяти. Не злое, не безобразное. Это-то и сбивает с толку. Страж Преисподней. Его зло не видно. Но оно витает вокруг него.

Молодой человек опустился на колени и взял в руки морду собаки. «Я не боюсь умирать, - подумал Антонен. - Мне раньше надо было сходить к соседке. Я должен был почувствовать, что они где-то здесь. Страж и его слуга».